Особенно,... 
74 
— Ты роскошней, чем все эти фейерверки вместе взятые, — заявил Брикс, и поцеловал ее. Он лежал на ней, а рука его гладила ее ноги. Он уверенно и настойчиво овладел ее ртом, и когда он поднял голову, то Эмма смотрела только на его лицо, а вспышки на небе окружали его нимбом. Он был в шортах и в открытой белой рубашке с короткими рукавами. На ее фоне его загар казался еще темнее, а курчавые волосы на руках и груди еще чернее; Эмма подумала, что он походит на Бога.
— Я не выдержу, — сказал он. — Ты меня с ума сводишь. Пойдем.
— Но ведь это твоя вечеринка. Все твои друзья…
— У них есть фейерверки и выпивка — я им не нужен, — сказал он нетерпеливо. — Или ты хочешь остаться? Да?
— Нет, — сказала Эмма поспешно. Она погладила его лицо. — Я хочу быть с тобой там, где ты хочешь.
— Какая ты миленькая. Ты самая миленькая куколка в мире.
Он нашел свой стакан с шотландским виски в траве и осушил его, затем встал, увлекая за собой Эмму, не заметив, что она нахмурилась, и между глаз у нее возникла морщинка, которая почти тут же исчезла. Когда-нибудь она скажет ему, что это ей не нравится, когда-нибудь она выберет подходяще время и скажет ему.
— Допивай, — он нагнулся, отыскал стакан и подал ей, и хотя Эмме совсем не понравился вкус виски и она едва пригубила раньше, то теперь взяла стакан и выпила все до дна, одним залпом, как лекарство. Тут же все ее тело, уже отяжелевшее от желания, обожгло теплом, и внезапно мир опрокинулся и закружился вокруг нее.
— Брикс… — сказала она и уткнулась в него. Он рассмеялся, обнял ее и крепко прижал к себе.
— Мне надо будет научить тебя пить, моя милая поселянка. Да-да, вот кто ты — моя милая поселянка. Не привыкшая к веселью. Но Брикс здесь, и Брикс обо всем позаботится.
Дикий приступ веселья охватил Эмму. Виски горело внутри нее как огонь, и пылая, она чувствовала, что поднимается выше и выше, и танцует высоко над землей, невесомая и бесстрашная. Но Брикс был с ней — она танцевала в небе и шла по земле с ним в одно и то же время. Как изумительно, думала она, как прекрасно. Это волшебство. Это Брикс наколдовал. Я хочу, чтобы так было всегда.
— Я люблю тебя, — сказала она Бриксу. — Я всегда буду тебя любить.
— Хорошо, — сказал он и обнял ее покрепче.
Она собиралась сказать ему, что ей не нравится, как он разговаривал с ней, но все эти мысли исчезли совершенно, так же, как длинные ленты фейерверка по пути к земле. Этот вечер был для любви, для волшебства. Этот вечер для Брикса. И каждый — для Брикса. Пожалуйста, господи, взмолилась она. Пусть каждый мой вечер будет для Брикса.
Они прошли мимо одеял и растянувшихся тел гостей Брикса, сквозь едкий воздух, приправленный дымом горящих сигарет. Мимо длинного стола, где были выставлены подносы с едой, и другого стола, где безостановочно работали два бармена, наполнявшие стаканы и подававшие все новые бутылки пива. Они прошли музыкантов, игравших рок, который наполнял звуками весь парк; мелодию подчеркивали пушечные залпы фейерверков, которые запускали где-то неподалеку. А затем они оказались в машине Брикса и поехали к его дому. Эмма старалась усидеть на месте, хотя внутри у нее все клокотало от возбуждения и любви, она все еще танцевала, парила над машиной Брикса, глядя сверху, как она мчится по шоссе к дому.
Он провел ее внутрь, обняв за талию и запустив руку под блузку, горячую даже по сравнению с теплом ее кожи, и как только за ними захлопнулась дверь, он увлек Эмму в гостиную, а там — вниз, на мягкий серый ковер, бледно мерцавший в лунном свете. Языки пламени в Эмме вспыхнули, поднялись выше и быстрее; ее лихорадило, и она с прежде неведомой самой себе страстностью уронила его на себя. Он целовал ее тело; она никогда не знала таких поцелуев, да и представить такого не могла. Внезапно оказалось, что и ее собственные губы и руки делают то же, что и его, и такого она тоже не представляла раньше, а теперь все было нормально, потому что казалось ей смелым и в чем-то опасным; она не могла вообразить, чтобы кто-нибудь из ее знакомых делал такое, а Брикс стонал. «О, хорошо, хорошо, Боже, ты так хороша…» Она понимала, что он счастлив, и огонь внутри нее неистово разгорался. Она глубоко втянула Брикса в себя, тесно прижавшись, словно желая оставить с собой навсегда. А потом, наконец, ловя ртом воздух, они тихо улеглись на ковер, и глядели невидящими глазами на окно, теперь темное, потому что луна уже села.
— Ух, — сказал Брикс наконец. — Ух ты! Ты невероятная куколка. Боже, вот как надо было отмечать Четвертое — настоящий фейерверк, настоящий праздник. Эмма, Эмма, Эмма, Эмма. — Он глубоко вздохнул. — Самая лучшая.
74 
