— Мой список жутко короток, — сказала она. — Ты и Ханна, Джина, думаю, еще Роз, да Брикс.
— А что насчет всех школьных друзей? Ты всегда раздавала всем разные мелочи, устраивала вечеринку.
Уголки рта Эммы опустились, как. будто она боролась с мучительным воспоминанием. Затем она пожала плечами.
— Они все изменились, когда уехали в колледж. Думаю, я тоже изменилась. После Дня Благодарения мы не веселились вместе: не так уж много тем для разговора, все это долгое молчание, так что встречи были ужасны. Им жутко понравились мои рекламы, когда они впервые появились, и все расспрашивали меня о съемках, но на самом деле им хотелось только поболтать о своих занятиях, своих учителях и мальчиках. Мальчиках. С ними я чувствую себя какой-то чужой и немного… старой.
Клер положила ладонь на руку дочери:
— Ты заведешь новых друзей — просто на это нужно время.
Эмма снова пожала плечами:
— Да, все нормально. Я действительно слишком занята для друзей. А твой список длиннее, чем мой.
— Я в последнее время встретила столько новых людей.
Подошел официант, чтобы получить заказ.
— Грейпфрут, — сказала Эмма, изумляясь, как все мило выглядит в меню. Внезапно она почувствовала себя жутко голодной: — Еще яйца «бенедикт» с канадским беконом, и ореховый и изюмный хлеб. Да, и йогурт тоже — он такой вкусный.
Клер улыбнулась:
— Я тоже когда-то могла есть как ты, даже не задумываясь, а почему бы нет. Бриош, — сказала она официанту, — и дыню, для начала. Эмма, ты будешь кофе?
Эмма кивнула — она изучала список Клер.
— Два кофе. Черных. — Она повернулась к Эмме:
— Я думаю, надо купить кое-что тем женщинам, что выгуливали меня последние несколько месяцев.
— Так ты собираешься с ними еще встречаться? Я хочу сказать, разве они не друзья Квентина?
— Думаю, что по крайней мере две или три из них и мои приятельницы. Может быть, я ошибаюсь — это выяснится очень скоро.
Немного выждав, Эмма осторожно поинтересовалась: — А как случилось, что ты решила с ним больше не видеться?
— Ох, я просто изменилась, или, может быть, стала видеть его немного яснее. Как бы там ни было, мне совсем не нравится превращаться в такого человека, которым я должна была бы стать, чтобы быть с ним и дальше.
— Что это значит?
— Мне не нравится то, что он от меня хочет, то, какой, как он ожидает, я должна стать. — Клер рассеянно покосилась на дымящийся кофе, чашку которого поставил перед ней официант. Мне кажется, что до недавнего времени я вообще не задумывалась, какой мне хочется быть — я всегда была слишком занята работой, тобой, и. заботами о компрессоре холодильника или аккумуляторе автомобиля или чём-то еще, что опустошало мой кошелек в данный месяц. А потом с Квентином я начала веселиться, и думаю, он произвел на меня такое впечатление, что мне долго было невдомек, что я подлаживаю свою жизнь по его. Я подстраивалась под него. Полагаю, что мне это казалось чем-то само собой разумеющимся, как большинству женщин, может быть, почти всем — это все какое-то древнее убеждение, что мы должны приносить мужчинам удовольствие, а они нами править, так что все, чего мы сами хотим, должно задвинуть в угол. Это быстро меняется, ваше поколение уже так не считает. По крайней мере, я на это надеюсь.
Официант принес поднос с джемами и желе, и горшочек меда, и Клер подождала, пока он не ушел:
— Потом, через какое-то время, я начала задумываться, какой я хочу видеть свою жизнь. Это одна из самых важных вещей, когда у тебя есть деньги. Ты понимаешь, что появляется свобода распоряжаться своей судьбой.
— Не всегда, — сказала Эмма тихо.
— Ты настолько свободна, насколько этого желаешь, и свою свободу можешь использовать, когда будешь готова к ней. — Клер понимала, что имела в виду Эмма, но совсем не была готова к беседе о странной подчиненности Эммы Бриксу. Надо чуть подождать. Они только-только установили заново доверие друг к другу.
— Так и что ты тогда решила? — спросила Эмма через некоторое время.
— О, много разного, постепенно, но в основном, что я много чего потеряла. Думаю, что все время, прошлую весну и лето, я как будто переживала новое детство, или может быть, юность — некая безответственная стадия в жизни, о которой мне еще надо хорошенько поразмыслить.
Эмма глядела на мать серьезно. Ей было приятно и радостно ощущать, что мать ей доверяет и говорит так, что способна понять только взрослая женщина. Это сближало их, делало похожими. Они — две женщины, которые с кем-то встречаются. Какое-то время назад Эмма сочла бы это неестественным, ее бы это раздражало, казалось бы, будто мать прикидывается подростком. Но теперь ей это нравилось. Они две женщины, взрослые, занимающиеся своими карьерами. И мы обе красивы, вспомнила Эмма, уловив восхищенные взгляды двух мужчин за соседним столиком. Мама не так красива, как я, но что-то в ней есть, может быть, то, что она старше и как-то законченней. Она элегантна и горда, а я нет. Пока нет, во всяком случае. Но мы все еще похожи — две женщины, у которых есть мужчины. И которые спят с этими мужчинами. Но эта мысль как-то быстро ушла — это было совсем не то, о чем она могла спрашивать свою мать или вообще заводить речь.