109 
— Ты рассказал Алексе обо мне?
— Нет, разумеется, нет. Конечно же, я ничего не рассказал ей. И ты это знаешь.
«Разве ты этого не знаешь, Кэтрин? Разве ты не знаешь, любовь моя, что я никогда не предам тебя, не выдам твою грустную тайну?» Он уже хотел спросить об этом любимую, но Кэтрин ошарашила Джеймса своим вопросом:
— Это твой ребенок, Джеймс?
О, как же ей не хотелось задавать этот вопрос! Но то был крик души, становившийся с каждой минутой все больнее, все пронзительнее, все требовательнее.
— Нет, Кэтрин, как это возможно? Ребенок Алексы был зачат, когда мы с тобой любили друг друга, помнишь?
— Но он мог быть твоим. — Кэт больше не узнавала свой голос.
Однако это был голос, который скоро станет ей очень хорошо знаком. Это был ее собственный — новый — голос, тот, что будет принадлежать ей всю оставшуюся жизнь; голос, в котором больше не осталось надежды на любовь ее и Джеймса. Этот бесстрастный, незнакомый голос спокойно продолжал:
— Если ты заявишь, что ребенок твой, Джеймс, никому и в голову не придет сомневаться в этом. Возможно, Алекса боится сама растить ребенка, и если… — Даже новый голос, потерявший всякую надежду, не смог закончить предложение.
У Кэтрин не было сил договорить, но Джеймс понял, какие слова остались непроизнесенными. После долгого молчания он очень спокойно спросил:
— Это то, чего ты хочешь, Кэтрин? Хочешь, чтобы я женился на Алексе?
«О-о нет, Джеймс! — затрепетало ее измученное сердце. — Я совсем этого не хочу! Я хочу тебя, но ты ушел. Я не имею права этого желать, но у меня есть другое желание, отчаянное желание, чтобы ребенок Алексы остался со своей матерью, где бы она ни была, и если для осуществления этого желания необходимо…»
— Да, Джеймс. Я этого хочу.
Глава 21
Даллас
Май 1990 года
— Что случилось, Роберт? — спросила Хилари, войдя в их спальню и застав мужа за упаковкой чемодана.
Заканчивался уик-энд Дня поминовения павших в войнах. Празднества по поводу шестидесятипятилетия Сэма Баллинджера прошли безупречно, завершившись прекрасным выступлением его зятя. Официальные торжества закончились, но Хилари предполагала, что они с Робертом пробудут в Далласе еще день. В конце концов, сенат возобновит работу только во вторник, а заседание в Вашингтоне назначено на среду вечером.
— Что ты делаешь?
Роберт с удивлением посмотрел на Хилари:
— Торжества закончились, и я уезжаю, как мы и договаривались. Мне нужно полностью перебраться из дома в Арлингтоне к завтрашнему вечеру.
— Перебраться?
— Не надо, Хилари. — Голос Роберта был спокоен и непоколебим.
Последние шесть месяцев он жил лишь ожиданием заветного дня, когда наконец освободится от этого безрадостного брака и сможет свободно и уединенно предаваться своей печали по поводу потери любимой Алексы. — И не думай притворяться, будто ты надеялась, что мы все-таки не разведемся.
— Ты говорил, твой роман окончился!
— Да, и еще я говорил тебе, что наш брак был сплошной пародией и кончился задолго до того, как я встретил женщину, которую полюбил. Возможно, ты верила или притворялась верящей в то, что прошедшие полгода могут сохранить наш брак, что лишний раз подтверждает, как мало у нас общего.
— Ты солгал мне, Роберт, да? — вспыхнула Хилари, ее потемневшие глаза горели неистовой яростью. — Она ждала тебя, да? Может быть, и не ждала. Может быть, ты продолжал все это время с ней встречаться, несмотря на свое обещание. Если ты нарушил данную мне клятву, Роберт…
— Я сдержал свое обещание, Хилари. Меня никто не ждет.
— Но тогда…
— Прекрати, — приказал Роберт, заставив вдруг потрясенную Хилари замолчать. — Смирись, просто благородно смирись. Я уверен, что ты предпочтешь оформить документы о разводе, и это меня устраивает, только, прошу тебя, не затягивай. Я, разумеется, ни на что не претендую. — «За исключением своей свободы, — подумал Роберт. — С этой самой минуты». — Прощай.
— Роберт! — в отчаянии крикнула Хилари, но он ушел, бросился вон с единственным желанием — быть от нее подальше.
И все из-за Алексы. Алекса ушла из его жизни, но Роберт все же предпочел остаться в одиночестве, только с воспоминаниями о своей потерянной любви, лишь бы не находиться больше ни минуты с Хилари.
— Как я тебя ненавижу, Алекса! — прошипела она и швырнула через комнату хрустальный графин, разбив им на тысячу острых сверкающих кусочков роскошное антикварное зеркало. — Как же я тебя ненавижу!
109 
