Особенно,... 
108 
Сухарев кинулся закрывать окно, и едва он это сделал — на турбазу обрушился дождь.
Крупные капли забарабанили в окно. Девочка проснулась и сразу начала плакать. Жар не спадал. Вера ходила из угла в угол, пытаясь укачать ребенка, и неотрывно смотрела в сторону проходной.
Вот звук какой-то машины, лязг ворот. Нет, это автобус со спортсменами.
Сухарев привел с собой ту самую женщину, стриженную под мальчика.
— У Татьяны двое детей, может, посмотрит? — виновато предложил он, словно это по его вине девочка заболела.
Едва к ребенку прикоснулись чужие руки, поднялся истошный крик. У Веры подкосились колени.
— Горячая какая… — только и сказала Татьяна.
Но, взглянув на Верино лицо, посчитала нужным добавить:
— У грудничков часто так, вы не переживайте сильно. Может, животик болит, может, зубки лезут. Поноса нет?
Вера и Сухарев одновременно покачали головами, — Самое главное сейчас — жар сбить, — посоветовала Татьяна, — а то могут случиться судороги.
Вера побледнела. Егор усадил ее на кровать.
— А чем лучше температуру сбить? — спросил он. — Таблетками?
— Таблетку она выплюнет, — сказала Татьяна. — Попробуйте водкой растереть.
Сухарев помчался за водкой.
— Я бы побыла с вами, — извинилась Татьяна. — Но у нас, как назло, ЧП. Родион неудачно приземлился, похоже на перелом. Но я зайду попозже.
Вера проводила женщину. Вернулся Егор с водкой.
За окном было уже совсем темно, дождь хлестал, небо трещало, разрываемое по швам неровной молнией. Сухарев сбросил с себя мокрую насквозь рубашку и остался в таких же мокрых шортах. Ребенка уложили на стол и сами встали у этого стола — испуганные и сосредоточенные. Сухарев наливал водку, разведенную теплой водой. Вере в ладонь, она растирала орущего ребенка. Делали дело молча, сосредоточенно. Когда растерли последний пальчик, напряжение в комнате звенело.
— Теперь уж «скорая» не приедет? — полуспросила Вера.
— Наверное, застряла на полпути.
Они одновременно вздохнули. Девочка барахталась на столе. Крик ее потерял интенсивность, перешел в обычный плач.
Сухарев показал на бутылочку, Вера дала девочке пузырек со сладкой водой — та зачмокала. Ее накрыли пеленкой. От усилий крошечный лобик покрылся бисеринками пота. Когда содержимое подошло к концу, девочка уснула. Ее положили на Верину кровать.
Лоб и щеки ребенка стали влажными и прохладными — жар спал.
Вера опустилась на стул у кровати и не отрываясь следила за беспокойным сном ребенка.
— Если с ней что-то случится, я не переживу, — вдруг сказала Вера.
Сухарев опустился на свободный стул.
— У нее нет родителей? Кто она вам?
— У нее есть по крайней мере мать. И дед.
— Почему же она с вами?
— Ее матери шестнадцать лет, это моя двоюродная племянница. Вернее, даже троюродная. Дочь моей двоюродной сестры Инги. Так вот эта бестия не придумала ничего лучше, как подкинуть свою дочку мне.
— Наверное, она знала, что вы любите детей.
Вера посмотрела на Сухарева. В темноте его глаза казались темнее, чем на самом деле, мерцали сдержанным блеском. Она усмехнулась:
— Зоя это сделала, чтобы позлить меня. В детстве она дико ревновала меня к отцу.
Сухарев ошарашенно уставился на нее.
— Так, значит…
— Да, Егор. Коля — Ксюшкин дед.
— И он ничего не знает?
Вера развернулась к нему на стуле.
— А чего вы хотели? Чтобы я рассказала ему, что его дорогая Зоя родила? Чтобы он забрал беспомощного ребенка скитаться с ним? У него ни кола ни двора! Он только что из тюрьмы.
— Но что же вы собираетесь теперь делать? Растить ребенка, зная, что в любой момент у вас его могут отнять?
— Не берите в голову. — Вера поднялась, подошла к шкафу, достала оттуда две кружки. — Вам нужно выпить, вы промокли.
Она налила немного водки Сухареву и себе.
Разрезала яблоко. Выпили.
— A y вас есть дети? — спросила она, уже смелее глядя Сухареву в глаза.
Он покачал головой.
— Ну а женаты вы были? — не унималась Вера. — Неужели никогда? Вот уж не поверю!
Сухарев поднялся.
— Ну, мне пора. Что-то я засиделся.
Вера удивленно смотрела в его голую спину. Что она такого сказала? Задала обычный вопрос.
— Подождите, Егор! — Она поднялась и подошла к нему. — Вы не обижайтесь на меня за тот вечер, хорошо? Я вела себя по-дурацки, не знаю, что на меня нашло.
— Я уже забыл.
— А.., тогда — спокойной ночи…
108 
