Особенно,... 
59 
Найджел повесил балалайку на стену, услышав, как ее струны застонали. Фрэнсис превратила инструмент в нечто иное. Эта необыкновенная музыка не подчинялась математическим законам Запада, она противоречила всему, что он знал о гармонии, обращаясь прямо к его душе.
Фрэнсис! Найджел провел пальцами по шее.
Стоит ему закрыть глаза, как он видит ее танец, каждое движение которого исполнено страсти и грации. В его крови бурлило воспоминание о ее нежных и мягких губах, жаждавших отдать ему свое тепло. Опытные губы. Губы, понимающие все оттенки чувств. Тем не менее ее чувственность странным образом смешивалась с необыкновенной чистотой. Она казалась странно невинной, лишенной даже намека на сладострастие. Каким образом ее этому научили в индийском гареме? Что она знает, кроме музыки, живописи, танцев и умения доводить мужчин до безумия? Что за женщина обучала ее?
Женщина.
В гареме были только женщины. Найджел задумался над этим. Боже мой, это же очевидно! Если с ней не спал сам махараджа, Фрэнсис могла все еще оставаться девственницей. У него не было никакого желания проверять это, но он ухватится за эту возможность. Это единственное, что даст ему силы сопротивляться ей.
Найджел пересек комнату и открыл футляр скрипки. Инструмент мастера Гранчино с четырьмя новыми струнами мягко отсвечивал в пламени канделябра. Все эти последние годы Найджел бежал от себя, даже не сознавая этого. Он дернул за струну. Зазвучало чистейшее и безукоризненное «ми». Найджел взял инструмент и прижал его подбородком. Пальцы сами легли на изогнутый гриф, такой знакомый, как тело любовницы. Он ощутил идущее изнутри желание играть, желание излить свои муки в яростном потоке нот и взялся за смычок.
«Воспойте Господа в новой песне; он творит для нас чудеса».
Приглушенно выругавшись, Найджел положил скрипку обратно в футляр, оставив музыку запертой внутри изящного корпуса.
Глава 10
Найджел наткнулся на имя Катрин пять дней спустя. Листки, казавшиеся отрывком из плохого романа, невинно лежали среди бумаг Доннингтона, заваленные счетами и свидетельствами предательства. В отличие от записок Доннингтона они были изощренно зашифрованы, так что Найджел чуть было не потерпел неудачу. Ему понадобилось пять дней, чтобы разгадать шифр – пять дней после того, как он едва не поцеловал Фрэнсис в музыкальной гостиной. «Милая Бетти, разве ты не веришь, что я сам обладаю ловкостью настоящей гончей?» Он отбросил посторонние мысли и сосредоточился на шифре.
Поначалу результат казался не стоящим затраченных усилий. Бумаги представляли собой обычные донесения из Франции, датированные 1813 годом, когда Россия вновь вступила в войну против Наполеона, когда произошли сражения под Дрезденом и Лейпцигом и Веллингтон вступил во Францию. Криво улыбнувшись, Найджел принялся расшифровывать записки. Они охватывали период времени после страшного отступления из Москвы, когда они с Лэнсом и Катрин жили в Париже, собирая сведения и отсылая их в Лондон. Этот оказавшийся не таким уж невинным роман еще раз доказывал, что французы были гораздо лучше осведомлены о намерениях англичан, чем можно было догадываться. Но теперь, два года спустя, это не имело значения.
А затем, подобно свернувшимся в клубок змеям, которые дожидались своего часа, со страницы на него глянули три предложения. «…Мы захватили британского агента, француженку, которая вращалась в высших кругах. Она вернулась с императором Наполеоном из России и была известна в Париже под именем княгини Катрин, вдовы князя Минского. Ее настоящее имя Катрин де Марбр».
Перо выпало из его руки.
Есть несколько видов мужества. Найджелу казалось, что он уже прошел все испытания. Но никакой опыт не мог подсказать ему, каких сил будет стоить продолжить расшифровку, обмакнув перо в чернила, один за другим перенести на бумагу содержание этих писем, открывавших невыносимую для него правду.
Когда он впервые увидел Катрин, ее голова была осыпана сверкающим инеем. Кристаллики льда искрились, подобно бриллиантам, в ее необычных темно-рыжих волосах, переливавшихся всеми оттенками красного дерева. Эта женщина была закутана в меха – необыкновенно дорогие и пушистые русские серебристые соболя. Запряженные в сани лошади встряхивали гривами, звон колокольчиков на сбруе разносился в прозрачном воздухе ночи. Катрин сняла руку с локтя Уиндхема, протянула Найджелу свои тонкие, унизанные тяжелыми перстнями пальчики и на своем превосходном хрипловатом французском – языке русской аристократии, который был для нее родным, – поздоровалась с ним.
59 
