Никки обошла всех женщин, делая поправки и нанося последние штрихи, и вот, наконец, она окинула своих учениц критическим взглядом и нашла, что конечные результаты не так уж плохи, да и женщины были весьма довольны, особенно получив возможность взглянуть на себя в маленькое зеркальце, пущенное по кругу. Заключительным аккордом явился мускусный одеколон, которым Никки слегка мазнула кого за ушком, кого по шейке или груди, и женщины гордо — жаркой поступью, как Никки это называла, — покинули салон собирать дань комплиментов с потрясенных женихов и мужей. Никки со своей стороны надеялась, что женихи и мужья не разочаруют преобразившихся женщин и уж тем более не прибьют. Меньше всего ей хотелось, чтобы сегодня, омрачая праздник, здесь и там вспыхивали очаги семейных ссор.
Но все обошлось. Более того, мужчины пришли в восторг от нового облика своих жен. Самое замечательное, однако, что всех их растревожил чувственный аромат, исходивший от женщин. Хотя это выглядело немного неприлично, но многие мужчины, как заметила Никки, стояли и при всем честном народе обнюхивали своих жен, тыкаясь носами в шеи и груди. В это время к ней подошел Серебряный Шип, принюхался и сказал:
— Как ты аппетитно пахнешь. Так и хочется тебя съесть.
Переваривая, сей комплимент, Никки не могла не хихикнуть.
— Если бы ты знал, из чего создается этот одеколон, твой аппетит вмиг пошел бы на убыль.
Брови его выгнулись в молчаливом вопросе.
— Из желез скунса, — без всякого выражения сообщила она. — Я не знаю подробностей этого процесса, но мне точно известно, что пахучая основа парфюмерных изделий добывается из мускуса, содержащегося в яичках определенных животных, и скунса в том числе.
— Ты меня разыгрываешь! Она покачала головой:
— Нет, я говорю совершенно серьезно.
— Но как это может быть? Про скунса трудно сказать, что он приятно пахнет. Даже я со своими магическими силами не смог бы извлечь из него столь сладостный запах.
Лицо его выражало смущение, недоверие и вообще было расстроено.
— Я уже сказала, что не знаю, как это делается, знаю только, что это делается. — Она сочувственно похлопала его по плечу. — Не пытайся понять. Просто наслаждайся приятным ароматом.
— Не было бы ничего легче, — уныло проговорил он, — если бы мне, нюхая твою шею, удалось отделаться от мысли, что я с таким же успехом мог бы сунуть свой нос в задницу скунса.
Никки с приятностью обнаружила, что лишь немногие из вечерних танцев имели однополый уклон, исполняясь или только мужчинами, или только женщинами, по большей же части мужчины и женщины танцевали вместе. Были танцы с относительно простым шагом. Иные казались более замысловатыми. Некоторые она разучивала еще в детстве, правда, несколько в иных вариациях. Один очень походил на банни-хоп, действительно напоминая кроличьи прыжки. Другой — просто какие-то сплошные хоки-поки, танцевальные пустячки. А третий имитировал детскую игру в ручеек. Много танцевали, выстроившись в линию. Этот тип танца варьировался, переходил от медленного приятного темпа к быстрому и суровому, следуя ударам барабана и командам ведущего танцора. Иногда линии разбивались на пары, танцующие то выстраивались в затылок друг другу, то поворачивались лицом к лицу.
Из тех танцев, в которых участвовали одни женщины, Никки больше всего понравился дав-данс — танец голубки. Из парных танцев, где она танцевала с Серебряным Шипом, больше всего раз веселил ее стирэп-данс — танец стремени, называемый так потому, что женщина обнимала партнера за шею, а левой ногой вставала на его ногу, которая действительно в этом случае являлась чем-то вроде стремени. Затем, соединившись в этой неуклюжей, треногой позиции, танцоры следовали вокруг танцевальной площадки против часовой стрелки, пары время от времени останавливались и должны были по очереди крутануться вокруг своей оси. С таким множеством пар, не подходящих друг другу ни по весу, ни по росту, все это выходило уморительно смешно. Иные пары спотыкались, чуть не падая, другие натыкались на них и падали, получалась куча-мала. Во всем этом было много здорового добродушного веселья, хихиканья и ржания.
Но самое большое впечатление произвел на Никки один танец, в котором, правда, она не участвовала по причине его особой замысловатости. Это был шони-данс — зрелище столь прекрасное и исполненное такой грациозности, что на глаза Никки навернулись слезы. Ни одна балетная труппа не смогла бы выказать более элегантности, чем эти танцоры шони с их размашистыми и текучими движениями. Тогда же Никки решила, что она попросит Конах научить ее этим па и движениям, попрактикуется и на следующем празднике обязательно примет участие в этом прелестном танце.