— Но тогда ты просто истек бы кровью. Ты и так уже был на грани жизни и смерти, когда от берега тащил на себе лодку. Не представляю, как это можно, до такой степени изнурять себя. Лично мне важно одно, чтобы ты оставался живым, и если мы хотим спастись, надо что-то придумать, выработать какой-то новый план действий.
Они оба стали осматриваться вокруг, но не нашли ничего, что помогло бы им спрятаться. И вдруг Серебряный Шип взглянул наверх.
— Я пойду дальше и уведу их, а ты… Это дерево укроет тебя, ты будешь в безопасности, если заберешься повыше и затаишься среди ветвей. Даже если собаки и остановятся здесь, уловив мой запах, они бросятся дальше.
Никки покачала головой, отвергая его предложение.
— Ничего подобного! Даже и не думай, все это бред собачий. Если я могу спрятаться на дереве, значит, можешь и ты. Большинство людей не видит, как правило, того, что у них под носом. Какого черта ты будешь сдаваться им, когда мы оба можем спастись, взобравшись туда и затаившись как мыши.
— Ты забыла, Нейаки, какой у собак нюх. Они уйдут от дерева и будут лаять до тех пор, пока не прибегут солдаты.
— Если нам повезет, они обгонят своих хозяев много миль. Возможно, удастся подстрелить их прежде, чем они успеют призвать сюда солдат. У тебя же есть лук и стрелы! — Она схватила его pукy и сжала ее. — Давай, Торн, двигайся. Время сомнений прошло. Или ты полезешь со мной на дерево, или мы вдвоем двинемся дальше, иного не дано.
— Не думаю, что у меня хватит сил, — проговорил он. — Но ты полезай.
— Черта с два я полезу! — сердито воскликнула она. — Только вместе с тобой. Если понадобится, я потащу тебя наверх на удавке, захлестнутой вокруг твоей шеи, дюйм за дюймом! Ты у меня сдохнешь, но заберешься на это проклятое дерево!
Ее ругань подхлестнула обоих, сердца их выбросили в кровь достаточно адреналина для решимости, в которой они оба так нуждались. Никки не пришлось искать других аргументов. Кое-как, напрягая последние силы и цепляясь за малейшую веточку, поддерживая друг друга, они взгромоздились на дерево и забрались достаточно высоко, чтобы скрыться в ветвях. Успели они в самый раз. Под ними, так далеко внизу, что у Никки закружилась голова, появилась тройка свирепых псов, идущих по следу.
Уткнувшись носами в землю, они, потеряв след, метались вокруг дерева. Потом, словно по команде, начали прыгать на ствол, рычать и лаять, учуяв потерянный было запах и, призывая своих хозяев к почти пойманной, на их взгляд, добыче, которая теперь никуда от них не денется.
Нервы Никки, и без того издерганные, были на пределе. Она вцепилась в ствол и так тряслась, что вместе с ней сотрясались все ближайшие ветви. Хорошо еще, что Серебряный Шип сидел на соседнем суку, а то от ее безумной дрожи ему, вряд ли удалось бы хорошо прицелиться. Впрочем, выстрелить из своего лука он не успел, ибо на сцену, расположенную внизу, ворвалась четверка вооруженных солдат.
Решив, что с истреблением псов он опоздал, и что лучше не привлекать внимания вояк, Серебряный Шип спрятал стрелу в колчан и знаками показал Никки, чтобы она затаилась. Она замерла, но сердце ее колотилось так сильно, что она опасалась, как бы внизу не услышали этот громкий стук.
— Чевой-та ты, милок? — обратился один из солдат к своей собаке. — На дереве, што ль, кого унюхал или сдуру брешешь?
— Ну, влипли они, куда им теперича деться! — сказал другой.
— Да уж, не больно-то, значится, побегают теперь, — высказался третий вояка. — Твоя псина, Люк, промашки никогда не даст, по-пустому не станет тявкать, как какие-нть шавки на всякую драную мышь.
— Дык он и позлее ваших-то будет, — с важностью ответствовал Люк. — Вашим-то куда!.. Не дай ему хоть денек поохотиться, дык он и собственный хвост загрызет.
— Эй, вы там, слазь давай, да пошустрей! — задрав голову вверх, крикнул второй солдат. — Слыхать, там что-то вроде ворохается, — проговорил он, обходя дерево, чтобы солнце не било в глаза.
Приятели его тоже задрали головы и стали всматриваться в густую крону дерева.
— Провались я к чертям, если што-нть вижу, — проворчал один из них.
Пес Люка в этот момент пробудился от минутной дремоты. Злобно вереща, крупная пронырливая белка спрыгнула откуда-то на нижнюю ветку, шумно протестуя против вторжения чужаков на ее территорию.
— Глянь-ка! — злорадно усмехнулся молчавший доселе четвертый. — А говорили, он, мол, попусту даже на мышь не брешет. На белку вон как сверился!.. Ничего там и не было, на дереве этом, кромя пушистой хвостатки.