"Да никого я не оскорбляю! Верьте хоть в Деда-Мороза, только не надо меня грузить своими дебильными стишками!"
Тут мама заплакала, и мне стало стыдно.
Если ей помогает вся эта чушь, значит, она имеет право на существование, так ведь? По крайней мере, «Космея» кажется довольно безобидной в сравнении с теми же вишнуитами.
Сашенька, наливая маме очередную рюмочку, добавила: "Знаешь, Глаша, все зависит от твоего собственного отношения — ведь при желании можно и вечернюю прическу обозвать "волосистой частью головы"".
Кто знает — вдруг Бугрова и впрямь творит чудеса?
Меня смутила детская восторженность, с которой мама и Сашенька говорили о мадам Марианне, и я согласилась встретиться с ними завтра у входа все в тот же ДК железнодорожников. «Космея» оккупировала Малый зал для систематических занятий.
"Больше никаких антисектантских заметок! — Вера наконец взялась за мое религиозное воспитание. — Поняла меня? Подавай как информацию, благожелательно, с интересом. Просто еще одна интересная сторона жизни. Всегда помни — ты работаешь на городскую газету!"
Я кивала, дивясь изменениям микроклимата — в последнее время Вере удалось смириться с моим существованием в мире журналистики. Кажется, она даже собралась выковать из меня достойную рабочую единицу.
Вчера Вера светилась от счастья, сбежав на встречу с каким-то типом. Алексей, кажется, Алексеевич. Сегодня она казалась крайне деловитой и с порога сообщила — будет отсутствовать до вечера. Мой поход в «Космею» Вера восприняла прохладно, но обещала оставить под него полторы сотни строк. "Сниматься такие не любят, но ты пиши, потом подберем фотографию. Только не делай репортаж, это второполосный материал — не хватало, чтобы нас обвиняли в пропаганде оккультизма".
"А это оккультизм?" — испугалась я, а Вера в сотый раз прильнула к зеркалу. Устало подняла бровь и сказала, что, разумеется, оккультизм. Но это не имеет абсолютно никакого значения.
Уже когда начальница выходила из кабинета, я спросила — не знает ли она, как позвонить депутату Зубову. Вера махнула рукой на стол: "Возьмешь в моем справочнике".
Там было целых два номера — рабочий и домашний.
"Приемная депутата Зубова", — откликнулся молодой, почти мальчишеский голос, и я, заикаясь, назвала свою фамилию. Голос попросил «минуточку», но куда раньше этого срока в трубке появился чарующий рокоток Антиноя Николаевича.
"Что случилось, дорогая?"
Я судорожно рассказала о своих планах на сегодня, но Зубов только зевнул в ответ.
"А у вас как дела?" — отчаянно спросила я: в зевке улавливались прощальные нотки.
"Сегодня — не поверишь! — выкакал крест".
"Кто?" — испугалась я.
"Глупый вопрос! В этом городе крест выкакать может всего один человек, и ты разговариваешь с ним прямо сейчас! Теперь я точно убедился в своей избранности. Я потом подарю тебе фотографию".
Из трубки понеслась автоматная очередь коротких гудков, настенные часы показывали половину третьего.
Космос ждал меня.
ГЛАВА 13. МАДАМ
Сашенька опаздывала, и мама начала кипятиться: "Неужели нельзя выехать раньше, Глаша, ведь у нее все возможности!" Даже проявляя недовольство Сашенькой, мама вымещала его на мне.
Наконец сестра вышагнула из «BMW» — на водительском месте восседал Лапочкин в шапке из баргузинских соболей: "Привет, Зойпетровна, привет, Глаша, тороплюсь, простите". И тут же дал по газам.
"Не слишком вежлив", — читалось в маминых глазах, впрочем, если бы она знала подоплеку такого поведения, то согласилась бы: Сашенькин муж — более чем джентльмен.
Сестра сияла особенным, лучистым счастьем беременных и гордо выпячивала животик, мама же давала нам последние наставления — как детям перед взрослым праздником. Мы должны сидеть тихонько, но если мадам спросит о чем-то следует отвечать внятно и честно. Последняя рекомендация меня в особенности порадовала. После занятия мадам беспокоить нельзя — она будет находиться в контакте с Высшим Разумом, на Орбите Добра.
Я не сдержалась и хрюкнула от всей души, а Сашенька кинулась на меня коршуном: "Глаша, ты обещала! Сначала послушай, потом будешь хрюкать!" Мама и вовсе собрала губы в розочку, видом своим доказывая, что не будет тратить на меня ни капли своего расширенного сознания. Торжественно, едва не под пионерским салютом, я пообещала хранить молчание, пока мадам не покинет орбиту.