Последние отзывы

  40  

Мужики только начали продирать глаза, а Добря уже сидел у двери, готовый в любой момент вылететь на улицу и помчаться к княжескому двору.

– Не терпится? – догадался отец.

Добря не заметил грусти в голосе Вяча и на печальную улыбку внимания не обратил.

– Стало быть, последнюю ночь рядом провели, теперь будешь среди отроков жить.

Мальчик не ответил – это же и так понятно!

– Ты только не забывай, сынок. Заходи.

– А то как же! – воскликнул Добродей, бросился к отцу.

Объятья были торопливыми, недолгими. Отстранился Добря со смущением – он теперь взрослый, отрок! А взрослым не положено на батиной шее виснуть, только мелюзге. Сказал без тени улыбки, деловито:

– Ну, я пойду. А то князь велел с рассветом явиться, а рассвет – вот он.

– Иди, – кивнул Вяч. – Только заходи почаще…

Дверь общего дома скрипнула, последние слова плотника слились с этим звуком. Он смолк, голова бессильно упала на грудь.

Остальные молчали и подниматься с лежанок не торопились. Корсак так и вовсе притворился спящим. Теперь петушиные крики стали отчетливыми, громкими, будто эти горлопаны добрались до забытой богами окраины. Солнце поднималось все выше, стучалось в мутные окна.

– Пора, – пробормотал Вяч и повторил уже громче: – Эй! Подъем! Корсак, хорош спать! Работы непочатый край!

* * *

Отца Осколод почти не помнил, зато навсегда отпечатался в его памяти тот проклятый день, когда мать уложила Рюрика в свою постель.

Говорят, что яйца курицу не учат. Тогда Осколод негодовал, а на пороге тридцатилетия он уже был готов оправдать ее, а внезапное известие о смерти от рук неистового Вадима и вовсе примирило князя с покойной матерью.

Лехитская княжна, она рано была сосватана и столь же рано понесла, на четвертом году замужества потеряв супруга. Потом рассказывала, что сгинул за морем. Гибель отца подтверждали и те, кто ходил с ним на данов.

Молодой же Рюрик, сын венедского короля, имевшего с данами свои родовые счеты, княжил в Старграде. Когда Рюрик взял мать, Осколоду не исполнилось и двенадцати, но она – еще полная жизни – уже боялась навечно остаться вдовой. Любила ли мать ярого князя бодричей? Или просто нашла в нем защиту и опору? Не спасла ли она этим самого Осколода от лихой участи? Дело прошлое, теперь не дознаться. Может, и не датский топор, а полянская стрела прервали жизненный путь Осколодова родителя.

Будучи старше нового мужа, лехитская княгиня постаралась убедить всех новых родичей, что еще способна подарить ему наследника. Но сперва родилась Златовласка, а ждали мальчика. Полат родился следом, через год. В тот же год он, Осколод, впервые окровавил меч о дáна, справив тризну по отцу. Но после тяжелых родов красота матери стала увядать, и спустя еще пять лет от былой статности не осталось и следа.

Чтобы выбраться из-под ее опеки, чтобы не слыть вечным пасынком при ненавистном отчиме, надо было показать себя мужчиной. И если стать не мужем, то уже отцом. На летний солнцеворот, когда сходятся парни и девки, бывало, что и молодые вдовы искали себе пару, истосковавшись по мужской ласке.

Любился Осколод яростно, назло матери и Рюрику. Но в своей мести он и сам не заметил, как, живя в таю с такой молодухой, сотворил похожую судьбу народившемуся Туру. Хотя мальчик оказался виноват лишь тем, что назло потраве – вопреки желанию родительницы – вылез-таки в свет, рос не по дням, а по часам, крепким и жизнелюбивым.

Осколод со злорадством представлял себе лицо собственной матери, чей внучок отставал бы от Полата на одно лето.

Рюрик же в те времена против воли ходил на земли моравов, как того от него хотели франки. Но не было в Моравии победы, и, не одолев высоких стен, войско императора Хлодвика отступило восвояси. А по возвращении из похода Рюрик приглядел себе еще одну жену – из вагров, ровесницу самого Осколода.

Это переполнило чашу терпения Осколода. Мать, словно бы зная, что рано или поздно так должно было случиться, стоически перенесла увлечение тридцатилетнего мужа, любовный пыл которого с годами только разгорался. А вот Осколод порешил доказать всем, чего стоит, не только в постели или в кровавой драке. Именно тогда он и замыслил вернуться в Куявию^[9], чтобы поискать хотя бы отцова наследства, на которое мать не раз ему намекала.

Верно, сам Рюрик в глубине души чуял за собой вину перед пасынком, потому снарядил того в путь со всей щедростью, на кою был способен. На пяти лодьях с Осколодом ушла еще пара сотен таких же, как он, искателей приключений, безземельных, бессемейных, младших, голодных, честолюбивых и злых. Словно бы предчувствуя, что в Венедию он больше ни ногой, Осколод взял с собой и Тура, дескать, пора привыкать к варяжскому ремеслу, пацану через полгода было бы уже семь. Родилась бы в свое время девка – оставил бы, но сын – это святое. Верно, и сам Осколод некогда мечтал уйти вслед за ляхом-отцом, чем пережить позор матери…

  40