Оказалась не привидение – врач. Терапеут , как выговаривала ба Ксеня и как следом за ней привыкла говорить Генина мама.
Врачиха обрадовалась компании и, пока шли до деревни, поведала о Пенчурке и ее обитателях.
– Женщин вы там не увидите, – рассказывала врачиха, с интересом косясь на тонкий профиль Гениной мамы, которая только завистницам напоминала морскую свинку, а так была дамой утонченной. – Женщины в Пенчурке по улицам не шастают, а дома сидят.
– Старообрядцы, – понимающе сказал отец, – я сам из этой породы.
– Ты? – поразилась мама. – А почему ты мне об этом никогда не говорил?
Терапеут дипломатично кашлянула.Старые, но крепкие, как вековые деревья, дома Пенчурки выросли перед горе-туристами, и бородатый хозяин, явно поджидавший врачиху, нахмурился при виде чужаков.
– Туристов они, сами понимаете, не очень любят. Туристы безобразничают часто. Детям плохой пример показывают. В Бога, – шепотом сказала врачиха, – не веруют.
Генин папа набрал полную грудь воздуха – он был здесь совершенно иной по составу, даже чище, чем в ближнем лесу. Ребятишки кололи дрова и смотрели на туристов с любопытством – может, ожидали, когда они начнут безобразничать.
Здесь, в Пенчурке, время было спрессовано и утрамбовано в брикеты – нестись, бежать или даже течь ему не давали возможности. Даже Генина мама почувствовала это свойство пенчуркинского времени – она притихла и раскраснелась.
– Тут много домов пустует, – болтала врачиха, успевшая поговорить с бородачом и попросить его вывести потом туристов к проселку. – Городские здесь не приживаются, но кое-кто пробует. С ними трудно. Они ведь даже, знаете, попить из своей посуды не дадут!
Генины мама и папа переглянулись. Разговорить бородача на обратном пути оказалось не просто, но когда вдалеке выросла та самая сосна, в бороде забрезжила первая улыбка, блестящая, словно лунный серп.
В машине родители – впервые за последнее время – не разругались, но даже взяли друг друга за руки, точно влюбленные дети.
Через год они переехали в Пенчурку, а Геня осталась жить с ба Ксеней. Мама изредка приезжала в город, Геня же старалась навещать родителей как можно реже: в старообрядческой деревне ей было не по себе ровно настолько же, насколько по себе было в ней маме и папе.Теперь Геня ехала в Пенчурку сознательно – не предупредив, разумеется, поскольку не было в деревне ни мобильной, ни какой другой связи. Несколько блоков программы было сдано вперед, Аллочка не глядя подмахнула заявление об отпуске, а П.Н. опять отбыл на какую-то аппетитную заграничную вакацию. Пенчурка вырастала на горизонте, как сбывшийся жуткий сон.
Мобильник, с которым Геня Гималаева, подобно миллионам современных людей, срослась в единое целое, занервничал еще на лесной развилке. Как заблудившийся турист, как мама и папа сто лет назад, мобильник тщетно искал выход, сигнал, призрак сети, а потом все же сдался. Геня отключила его, бросила мертвую пластмассовую тушку в сумку и с ненавистью глянула на папку с ноутбуком – в Пенчурке нет электричества, а Интернет считают новым именем диавола. Зачем она потащила с собой ноутбук, никому не известно. Привычка. Зависимость.
– Дочушка! – закричала мама с порога, и Геня остолбенела: никогда прежде мама не позволяла себе таких нежностей.
И вообще, может, это не мама, а совсем чужая загорелая женщина в уютном платье? Или все-таки мама? А тот мужчина, с надежными морщинами у глаз, это отец? Как же давно Геня не видела своих родителей, как давно она не смотрела на них!
Маленьким, детским шагом Геня ступила на чисто выскобленное крыльцо, и рядом поспешно запели птицы, будто рояль в кустах, дожидавшиеся нужного момента.
Нам с вами, читатель, ничего не остается, как временно оставить героиню в заботливых родительских руках – пусть она отдыхает, отъедается и отсыпается на деревенском воздухе. Телеканал «Есть!», где тем временем происходит множество разных событий, отсюда будет казаться Гене далеким, словно планета Марс, – а ведь на канале «Есть!» сгущались краски, тучи и события. Там, как ягоды на кусте, созревали новые правила, и однажды кто-то первым произнес вслух слово «кризис».
Произнес так, будто увидел крысу.Глава двадцать вторая,
в которой Ека припадает к античности
Когда Катя Парусова была маленькой, она узнавала новости от двух людей – соседки Фарогат и своей родной бабы Клавы Парусовой. Соседка Фарогат не случайно стоит здесь на первом месте – маленькая Катька видела ее в детстве чаще родной мамки. Улыбчивая узбечка с крошечными ногами и щедрым золотым запасом во рту, Фарогат забирала соседскую малышку с раннего утра к себе, чтобы дать мамке с папкой проспаться и потом заново напиться.
Катька ходила вместе с Фарогат и ее дочкой Лолой по соседским подъездам с уборкой – иногда их звали помыть квартиры и окна, и там Катька всегда не могла удержаться, чтобы не заглянуть в каждый уголок. Она страстно завидовала людям, которые живут так спокойно и чисто, что им нет нужды пригибаться от летящей бутылки и закрывать уши руками.