Особенно,... 
88 
Он тоже зарычал в ответ, резанул воздух, в надежде напугать зверюгу. Клинок сверкнул ярче молнии. Но ещё ярче блеснули лютые рысьи глаза, и дружинник отшатнулся, узнавая их изумрудный цвет.
– Чур меня! Чур!
Тогда огромный кот поднялся, брезгливо отряхнул заднюю лапу и прыгнул в лесную тишь, растворяясь в ней всеми пятнышками и отметинами пушистой шкуры.
Спор со зверем длился пару мгновений, но они показались вечностью. С Розмича градом катился пот, рубаха намертво прилипла к спине.
Само нападение было не менее быстрым – остальные успели подскочить к самой развязке. Вертели головами, словно не могли сообразить, что стряслось.
– Благодарствую! Если бы не ты… – начал Полат, едва сумев подняться на ноги. Держался уверенно, будто страшное падение не причинило ни малейшего вреда.
– Пустое, княже, – ответил дружинник не своим голосом и поклонился. Едва не упал.
Укоризненный звериный взор не давал покоя.
– Рогатину, – заслышал он голос князя. – Отойдите…
Предсмертный хрип кобылы и тот не вернул Розмича в явь – словно бы в волховские очи Олеговы глянул.
– Ну ты, брат… – потрясённо выдохнул Ласка. – Везунчик!
«Наваждение! – решил он, невпопад улыбаясь другу. – Точно наваждение!»
Глава 4
Про наваждение при встрече с лютым зверем Розмич никому не сказал. Нападение на князя – дело само по себе нешуточное. Тут и без небывальщины все на уши встали, едва задние завидели впереди спешенных товарищей и окровавленного Полата. Даже поняв, что кровь на княжьей одежде лошадиная, не успокоились.
Первым, кто накинулся с расспросами, был Арбуй, за ним подтянулась вся полусотня. Белозёрцы, сопровождавшие князя в деревню, слушали рассказ, опустив головы. И уши у вояк пылали так, что казалось – ещё немного, и ближний лес загорится.
Розмич тоже глаза опускал, хотя самому стыдиться вроде как нечего. А при первой возможности ушёл к костру. На душе было до того неспокойно, будто та самая рысь когтистой лапой скребёт.
На землю уже спустились сумерки, студёный, инистый воздух драл горло. Над стоянкой растекался едва ощутимый аромат жареного мяса, но есть совсем не хотелось.
Присев на влажное бревно, Розмич не выдержал – запустил руку в ворот, проверить, не поцарапана ли грудь. И замер. Пальцы наткнулись на мешочек из тонкой кожи, в котором хранил оберег и…
– Затея! – выпалил алодьский дружинник. Взвился на ноги.
Он окинул испуганным взглядом костёр – Ловчана нет, зато кульдей рядом. Тоже вскочил, уронив какую-то посудину.
Ещё четверо белозёрцев, сидевших подле огня, вскакивать не спешили, но насторожились, схватились за рукояти мечей. Розмич поспешил успокоить воинов и уволок кульдея в сторонку. Едва ли не за шкирку тащил.
– Затея – змея! – горячо шептал он. – Затея!
Ултен непонимающе мотал головой, а когда костры белозёрского отряда остались поодаль, спросил:
– Розмич, что стряслось-то!
Дружинник наконец отпустил перепуганного кульдея и остановился.
– Загадка! – выпалил он. – Загадка волховская!
Ултен глядел непонимающе, часто моргал.
– Старик говорил: змею на груди пригрел! – продолжал Розмич. – А мы отчего-то подумали, будто он о человеке!
– А об ком ещё думать? – осторожно, как у буйного, поинтересовался скотт.
Розмич горячо ругнулся, запустил руку в ворот и сорвал с шеи шнурок, извлекая наружу потаённый мешочек.
– Вот! Всю дорогу на собственной груди грел!
Не дожидаясь новых вопросов спутника, развязал хитрый узел и извлёк послание. В том, что письмена не обережные, дружинник уже не сомневался.
– Прочесть сможешь?
Кульдей уставился на испещрённую закорючками кожу, как на величайшее диво. Тут же прищурился, беззвучно зашевелил губами.
– Ну чего там? – торопил Розмич.
– Погоди!
Ултен поднёс записку к самому носу – в сумерках, вдали от костра, разглядеть письмена оказалось очень непросто.
– Латынь, – многозначительно пробормотал он.
– И чё? Чё это слово означает? Проклятье, да?
– Тьфу ты! Письмо латиницей выведено. Иж ты, Затея-то непроста! Девка, а такие письмена знает!
– Не томи, кульдей! Что там? Об чём говорится?
Скотт читал медленно, по слогам:
– Людей по приказу Полата убили. Нас заневолили оклеветать.
– Чего? – после некоторого раздумья выпалил Розмич. – А ну, читай снова!
Ултен прочитал. И ещё раз, и ещё… На десятом читать сызнова отказался, да и сумерки сгустились так, что письмена едва просматривались.
88 
