Последние отзывы

  79  

Словом, выбросить безделицу даже с непонятными письменами не мог. Так и носил. Решил: пусть останется, как напоминание о том, что любовь самое дурацкое и бесполезное чувство на свете. И коли угораздит снова вляпаться в такое «добро», он подарочек Затеин достанет и вспомнит, каково это… предпочесть какое-то идиотское сватовство доброму и проверенному сеновалу!

Он забылся и вернулся в действительность только от дружного хохота белозёрцев.

– Ну, например. Скажи нам, монах! Что значит твоё имя? Это вот – Розмич, у него шрам от княжьего коня вот тут имеется. Я Ловчан – до баб больно ловок. А тебя как угораздило? – допытывал Ултена дружинник.

– Отец мой был язычником и грешным человеком, как и вы. Я рано осиротел, но братство не дало мне погибнуть. Всё, чему я обучен, что разумею – от великого братства и веры в Господа нашего всемогущего!

– Эк завернул! – усмехнулся Ловчан. – Ты лучше давай по делу, не уворачивайся от вопроса.

– К чему мне? Я и сам охотно вспоминаю о своём имянаречении, возвращаюсь к тем благословенным денёчкам юности. Эх! Но что было, не вернёшь. Не надо жалеть о прошлом! Ни о чём жалеть не надо, – проговорил кульдей и снова приложился к ковшику с хмельным мёдом.

– Угу, – промычал Розмич.

– Прозванье моё будет от святого человека, который жил много прежде нас – восемь колен^[18] назад – в той стране, что мы, гэлы, зовём Эйре или же Эрин, а чужаки – Скотией. Вся его жизнь была в единении с Господом и всем Божьим миром. Небеса наделили того Старого Ултена могущественной силой. И никто во всей земле не подозревал об этом, ведал лишь сам он, но никогда не пользовался и малой частью данного ему свыше.

Страшное несчастье постигло тогда любимую мной Эйру, невиданная доселе болезнь выкосила добрый люд через одного. Старый Ултен держал приют для сирот, заменяя многим детям отца и мать.

У самого Огнуса Неудачника читал я сие предание, и да воздастся хвала всем добрым христианам, заботящимся о просвещении потомков! И да будет с ними наша благодарность…

– Короче! – не выдержал Ловчан соплеизлияний.

– И в то же дикое время, когда правил верховный король Дармид, из-за моря явилась к нашим берегам вражья флотилия. Многие воины лежали в лихорадке, они не могли и шага ступить, не то что взяться за оружие.

И вот посланец короля является к Старому Ултену с тревожной вестью и мольбой о заступничестве пред Всевышним. Гонца не пускали к Ултену, он поочерёдно кормил младенцев из глиняной бутыли и был первым, кто придумал тряпичную соску. Но именем Дармида тот прорвался в детскую и пал пред святым отцом на колени, умоляя его вознести мысли к Господу для спасения Эйры.

И тогда Ултен воздел левую, свободную руку. И чудовищные валы покатились к неприятельским судам и потопили их, все до единого.

– Сильный волхв! – вставил Ловчан, думая, что тем польстил рассказчику.

Кульдей презрительно глянул на дружинника и продолжил:

– Прошло некоторое время, сам верховный король прибыл к Старому Ултену, чтобы сказать тому благодарственные слова, но святой ответил укоризненно: «О Дармид, если бы твой посыльный подождал, пока не освободится моя десница, то едва бы я её поднял и с того мгновения ни один бы ворог не ступил бы на берег Эйры!» Потому и говорится: Соломон был мудр, Самсон – силен, Мафусаил прекрасно знал жизнь, но даже все вместе они не разули бы босоногого.

– А что за люди эти Саламон, Сомсан и Муфу… – начал было любознательный Ловчан, но осёкся под укоризненным взором Розмича.

– Мудрейшие, – услышал его кульдей.

– Вот у меня тётка тоже была баба умная… – вставил слово Борята.

– Это та, которая позапрошлым летом сыроеги с молодыми мухоморами спутала? – откликнулся Ласка. – И козла полгода доила, удивляясь, отчего молока с гулькин нос даёт?

Дружинники покатились со смеху, даже помрачневший Розмич от улыбки не удержался.

После схватки с Борятой и Лаской жизнь алодьских дружинников наладилась. Будто не висел над ними чёрный покров клеветы, будто прежде ни единого разногласия не было.

Когда Полат подозвал Розмича и напомнил о невысказанной просьбе, с которой началось примирение с белозёрскими, тот промолчал. Отпрашиваться и уходить теперь бессмысленно. Да и не хочется, если по правде.

На каждом привале Розмич и Ловчан показывали белозёрцам свои уменья, сами тоже учились, хотя мастерство Полатовых дружинников особых восторгов не вызывало. Всерьёз удивляли только трое, братья, по всему видать, – Вейк, Кеск и Норемб^[19].

  79