Блейк, — поспешила объяснить она. — Вот почему и молчала.
— Но у тебя есть причины предполагать, что ты носишь моего ребенка?
Она кивнула:
— Думаю, что это так; надеюсь, что это так. Она пристально смотрела, как он глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза, потом отозвался:
— Это все усложняет, сомнений тут нет, но я тоже надеюсь, querida. — Его сапфировые глаза ласково заглянули ей в лицо, потом опустились на пока еще плоский живот. Меган порадовалась тому, что Джейк едет впереди, на достаточном расстоянии, когда Блейк растроганно сказал: — Мне хочется увидеть, как ты округлишься моим ребенком, почувствовать, как он шевелится у тебя внутри. Как на твоих щеках заиграет румянец материнства, как твои груди наполнятся молоком; следить за мельчайшими изменениями в тебе, пусть самыми незаметными, и знать, что наша любовь создала жизнь внутри тебя.
Он потянулся и положил ей на живот руку, и она ощутила жар от его прикосновения даже сквозь одежду. Лошади беспокойно задергались, но это не смутило его: он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.
— Я люблю тебя, моя голубка, и буду всегда любить тебя и детей, которых мы сотворим вместе
— Ах, Блейк! Я так рада, что ты испытываешь то же, что и я! Меня очень тревожило, что тебе не понравится это известие, тем более сейчас. Я ведь понимаю, что время не самое удачное, все еще так неопределенно.
Шершавые пальцы погладили ей щеку. Глаза улыбнулись.
— Не думаю, что от тебя или от меня зависят такие вещи. Природа поступает по-своему и в свое время. Когда ты будешь знать точно насчет ребенка?
Щеки ее покрылись густым румянцем. Она смущенно пробормотала:
— Думаю, что через две или три недели. У меня не… хм…
Улыбнувшись на ее замешательство, он сказал:
— Я понимаю, что ты пытаешься сказать, лапушка. Не стесняйся. Со мной ты не должна испытывать никакого смущения. Ведь ты же станешь моей женой.
Радость вспыхнула на ее лице, и в этот миг она показалась Блейку еще прекрасней, чем прежде.
— Правда? — прошептала она, словно боялась, что все это сон и она может вспугнуть его и оказаться в суровой реальности.
— Мы поженимся, как только я все улажу, — заверил он ее. Потом его лицо посерьезнело, и он решительно заявил: — Я сделаю копии всех документов, касающихся нашего брака, рождения ребенка, наши завещания, бумаги на право владения собственностью — все что нужно. Наши дети не должны пройти через то, что выпало мне за эти последние годы. Чтобы никто не мог поставить под сомнение права ребенка ни на наследство, ни на отцовское имя. В этом я клянусь тебе, Меган. Никто не посмеет порочить твою репутацию, пока я жив. Остается надеяться, что удастся подтвердить мое право на имя Монтгомери еще до рождения ребенка. Я хочу, чтобы он носил это имя по праву и закону! Я знаю, что отец тоже хотел бы этого.
Меган потребовалось собрать все свое мужество чтобы ответить так, как, по ее мнению, следовало ответить. Его ласковое прикосновение вызвало ней мучительное желание укрыться в его объятиях. A его голос заставлял ее сердце трепетать от всепоглощающей любви к нему. Непослушные губы с трупом подчинились ей:
— Блейк, ты вовсе не обязан жениться на мне ради ребенка. Я не хочу, чтобы ты…
Она поймала его взгляд и осеклась: лицо его настолько посуровело, что казалось высеченным из камня. Схватив ее за плечи, он едва не вытряхнул ее из седла.
— Мой ребенок не будет рожден ублюдком, — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Даже и не думай, Меган. Ты выйдешь замуж за меня, пусть хоть весь мир рухнет, и ничто, пока я жив, не помешает этому. Слышишь?
Она решительно встретила его взгляд.
— Да, слышу, — упрямо заявила она. — Теперь постарайся понять и меня, всемогущий Блейк Монтгомери. Мне не нужен муж, который взял бы меня в жены ради ребенка или моей репутации! Я хочу знать, что мужчина, которому я решу посвятить свою жизнь, женится на мне потому, что любит, потому, что не мыслит без меня жизни, а не из-под палки, хотя бы она и называлась чувством долга.
Блейк беспардонно рассмеялся — не хмыкнул, а засмеялся в полный голос, просто зашелся хохотом.
— Ах, Меган, если задеть твое самолюбие, ты преображаешься. Глаза мечут громы и молнии, щеки пылают будто спелые вишни, а рот делается самым соблазнительным на свете после яблока Евы.
Он схватил ладонями ее вспыхнувшее лицо и заглянул в глаза.
Разве ты не знаешь, как сильно я люблю тебя? — искренне спросил он — насмешливости в голосе как не бывало. — Ты держишь весь мой мир в своих ладонях, моя жизнь в каждом твоем вздохе. Ничто на свете не заставило бы меня жениться на тебе, если бы я сам этого не захотел но я очень этого хочу, любовь моя. Хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы ты была в моем сердце всегда. Ты мне нужна, querida, нужна твоя улыбка которая озаряет мои дни, твои ласки, украшающие мне ночи. Без твоего вспыльчивого нрава и острого язычка моя жизнь стала бы невыносимо скучной. Поверь, я обожаю в тебе все, даже когда злюсь на тебя настолько, что готов побить.