Особенно,... 
66 
Каждая встреча с Ханной приводила его в непонятное замешательство. Маркус не понимал, почему его так тянет к самозваной «герцогине», почему он не одернет ее и не поставит на место. Пожалуй, Ханна – единственная женщина в Лондоне, которая мечтает поскорее сбежать от него и никогда больше его не видеть, а он, как дурак, думает только о ней. Пожалуй, Дэвид бы со смеху лопнул, узнай он, чём обернулась его затея.
Маркус осторожно взглянул на Ханну. Поразительно, она не заполняла паузы бессмысленным щебетом, как делали все женщины, которых он знал. Он не терпел женскую трескотню, но молчание угнетало его еще больше. Ему казалось, что Ханна знает, о чем он сейчас думает: она молчит именно потому, что прислушивается к ходу его мыслей.
В этот миг Ханна вскинула на него глаза; их взгляды встретились, и она потупилась. Маркус тоже поспешно отвел взгляд. Сердце его бешено колотилось; ну почему она ведет себя так странно: убежала от него, поднимаясь по лестнице особняка Трокмортонов, когда ему так хотелось ее поцеловать; остановила его в библиотеке, когда он мечтал заняться с ней любовью…
«Перестань», – велел он себе. В конце-то концов, обязанность герцога быть человеком разумным, ответственным и хладнокровным. Он просто не может позволить себе увиваться за какой-то бабой.
Войдя на кухню, герцог отошел в сторону и, прикрыв глаза, наблюдал, как Ханна развела огонь и повесила над ним котелок. Она орудовала уверенно, словно бывала тут не впервые, тогда как Розалинда ни за что не спустилась бы на кухню в полночь ради того, чтобы заварить чай. Сюзанна и ей подобные дамы, наверное, вообще не знают, где находится кухня. Ханна же, напротив, была в своей стихии и держалась столь же непринужденно, как и на балу у Трокмортонов.
– Хотите печенья? – весело спросила она.
– Нет, спасибо. – Герцог отошел в сторону, а Ханна достала заварочный чайник и засыпала туда чай, Маркус с удивлением заметил, что она выбрала не начищенный до блеска серебряный сервиз, а глиняный, которым пользовались слуги. Да, странный поворот судьбы. Кто бы мог подумать, что герцог и герцогиня Эксетер будут посреди ночи сидеть на кухне и попивать чай из глиняных чашек?
– И часто вы здесь бываете? – поинтересовался Маркус. Ему с трудом верилось, что он и в самом деле здесь очутился.
Ханна покачала головой:
– Нет, что вы! Бедная кухарка этого бы не вынесла. Но дома я привыкла хозяйничать, и… – Она неожиданно умолкла. – Вы с сахаром пьете?
– Да. – Герцог не спеша уселся за длинный деревянный стол, заметно потемневший за долгие годы службы.
Ханна устроилась напротив и пододвинула герцогу чашку. «Дома», – сказала она. Каков ее дом? И какова была ее прежняя жизнь? Впервые Маркусу захотелось узнать то, что прежде его никогда не интересовало.
– Каким же был ваш прежний дом?
Ханна улыбнулась.
– Он не слишком походил на ваш. Очень маленький, зато уютный.
Да уж, Эксетер-Хаус маленьким никак не назовешь. Интересно, нравится ли ей здесь или она по-прежнему предпочитает маленькие и уютные жилища?
– Вы скучаете по дому?
– По дому? – Ханна опустила чашку. – Иногда. Но в домик приходского священника мне уже не вернуться, так что скучать по нему нет никакого смысла.
Верно, домик был выделен на время службы ныне покойному священнику, ее прежнему мужу.
Маркус сделал большой глоток, потом снова спросил:
– А каким он был, ваш муж?
– Стивен? – Лицо Ханны осветилось нежностью. – Добрым и щедрым, даже слишком. И очень терпеливым. Когда он приехал в Миддлборо, мне было шестнадцать, а ему было всего двадцать, и он сменил предыдущего священника, прослужившего здесь целых сорок лет. Стивен всеми силами старался завоевать сердца прихожан: работал в поле, ухаживал за больными, протягивал руку помощи нуждающимся. Вскоре все полюбили его за прекрасную душу.
– Включая вас….
– Разумеется. Моя матушка умерла, когда мне исполнилось десять, оставив на мое попечение младших братьев. Стивен часто провожал меня домой из города и всегда помогал мне нести корзины, так что я совсем разлепилась. – При этом воспоминании она улыбнулась, и острая боль пронзила сердце герцога. – Когда мне исполнилось восемнадцать, он сделал предложение, но отец разрешил мне выйти замуж только через два года.
– Почему?
– Если бы я ушла к мужу, некому было бы готовить и убирать в доме. К счастью, братья убедили его, что больше мне могут и не сделать предложения, и тогда я до старости буду сидеть на его шее.
66 
