Последние отзывы

  41  

— Заткнись, — сказала я, расстегнув его джинсы и спуская их по бедрам, а затем по ногам. Я бросила их на пол и встала, уперев руки в боки и тяжело дыша. Ноги Трэвиса свисали с края кровати, глаза были закрыты, а дыхание было ровным и глубоким. Он отключился.

Я сделала глубокий вдох и подошла к шкафу, качая головой, копаясь в нашей одежде. Расстегнув платье, я стянула его по бедрам, позволяя упасть ему к лодыжкам. Отбросив его ногой в угол, я освободила волосы от хвоста и встряхнула их.

Шкаф ломился от нашей с ним одежды, и я сдула волосы с лица, копаясь в этом беспорядке в поисках своей футболки. Когда я сняла одну с вешалки, Трэвис врезался мне в спину, обняв руками меня за талию.

— Ты до усрачки напугал меня! — выразила я недовольство.

Он провел руками по моей коже. Я отметила, что они ощущаются совсем иначе — медленные и осторожные. Я закрыла глаза, почувствовав, как он притянул меня к себе, зарылся в волосы и уткнулся носом в шею. Чувствуя его обнаженную кожу, мне понадобилось время, чтобы запротестовать.

— Трэвис…

Он перекинул мои волосы на одну сторону и провел губами по спине от одного плеча до другого, расстегивая застежку бюстгальтера. Трэвис поцеловал меня в основание шеи, и я закрыла глаза — теплая нежность его губ ощущалась слишком хорошо, чтобы его останавливать. Из его горла вырвался тихий стон, когда он прижался ко мне тазом, и я через его боксеры смогла ощутить, как же сильно он меня хотел. Я затаила дыхание, зная, что от большого шага, против которого несколько минут назад я была против, нас отделяли лишь два тоненьких клочка ткани.

Трэвис развернул меня к себе лицом, и прижался ко мне, прислонив спиной к стене. Наши глаза встретились, и я могла увидеть боль в его выражении лица, когда он жадно осматривал мою обнаженную кожу. Я раньше видела, как он осматривал женщин, но сейчас все было по-другому. Он не хотел подчинить меня; он хотел, чтобы я сказала «да».

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, остановившись лишь в дюйме. Я чувствовала его теплое дыхание на своих губах, и должна была остановить себя от сокращения оставшегося расстояния. Его пальцы впились в мою кожу, когда он стоял в нерешительности, а затем его ладони скользнули по спине к краю моих трусиков. Он провел указательными пальцами по моим бедрам — между кожей и кружевной тканью — и в тот момент, когда Трэвис собирался скользнуть под тонкую ткань между моих ног, он снова остановился в нерешительности. А когда я открыла рот, чтобы произнести «да», он зажмурился.

— Не так, — прошептал он, потеревшись своими губами о мои. — Я хочу тебя, но не так.

Он спотыкнулся и упал спиной на кровать, а я некоторое время стояла, обхватив себя руками. Когда его дыхание выровнялось, я сунула руки в футболку и натянула ее через голову. Трэвис не двигался, и я медленно вздохнула, зная, что кто-то из нас не смог бы выдержать, если бы я залезла в кровать, а Трэвис проснулся с менее благородными намерениями.

Я поспешила к креслу и рухнула в него, закрывая лицо руками. Я чувствовала, как разочарование внутри меня танцует, и слой за слоем рушит все на своем пути. Паркер остался с чувством, что им пренебрегли, Трэвис ждал, пока я встречу кого-нибудь — кого-нибудь, кто мне действительно понравился — чтобы проявить свой интерес ко мне, а я оказалась единственной девушкой, с которой он не смог переспать, даже пьяный в стельку.

На следующее утро, я налила себе апельсинового сока в высокий стакан, и сделала глоток, двигая головой, в ритме музыки игравшей в моем Айподе. Я проснулась до восхода и провалялась в кресле до восьми. После этого я решила прибрать на кухне, пока мои менее амбициозные соседи не проснулись. Я загрузила посудомоечную машину, подмела и вымыла пол, протерла стойку. Когда кухня заблестела, я схватила корзину с чистым бельем и села на диван, складывая ее пока вокруг меня не образовался десяток стопок одежды.

Из комнаты Шепли послышалось бормотание. Америка захихикала, затем на несколько минут наступила тишина, а из-за последовавших за этим звуков мне стало неудобно находиться в гостиной.

Я переложила сложенную одежду в корзину и понесла в комнату Трэвиса, и когда увидела, что он даже не пошевелился с прошлой ночи, улыбнулась. Я поставила корзину и накрыла его одеялом, сдерживая смех, когда он повернулся.

— Смотри-ка, Голубка, — произнес он, бормоча что-то невнятное, пока его дыхание снова не стало ровным и глубоким.

  41