Особенно,... 
59 
— Простите, — сказала она, задыхаясь.
Он сидел без жилета и галстука, расстегнутая рубашка открывала шею и частично грудь. Дрожь пробежала по ее позвоночнику.
Он махнул рукой, давая понять, что извиняться не следует.
— Не надо. Скорее я должен извиниться за то, что нарушил вашу ночную прогулку.
— О нет, нет, это я виновата — брожу тут по чужому дому. Я просто не могла уснуть и подумала, почему бы мне, не встать и не прогуляться…
Алек почему-то грустно улыбнулся. Она не понимала почему. Но он ничего ни сказал, и она заколебалась. Наверное, ей следовало пожелать ему доброй ночи и вернуться в свою комнату, выкинуть все из головы и лечь спать. Вернее, попытаться заснуть. Ей требовалось большое усилие, чтобы не смотреть на его открытую шею и грудь.
— Я не думала, что кто-нибудь еще не спит так поздно, — добавила Крессида с нервным смехом. — Я никак не могла предположить, что потревожу вас.
— Вы меня не потревожили. — Он склонил голову набок, поддразнивая ее.
Сейчас от него не исходили волны энергии. Он сидел так, словно его тело бросили на кресло. Одна нога была вытянута, а другую он подогнул так, что она оказалась почти под сиденьем. Одна рука свободно свисала с подлокотника, а другая лежала на маленькой деревянной лошадке, стоявшей у него на колене. Он водил пальцами по грубо обработанной поверхности фигурки, как если бы пытался запомнить ее очертания, но было видно, что его мысли при этом витают далеко. Один, в темноте, ночью, в компании бутылки вина он казался… очень одиноким задумчивым и грустным.
— Прекрасная резьба. Это ваша работа?
— Нет. — Он перевернул фигурку. Нахмурился. — Это работа друга. Я совсем забыл о ней, пока не увидел здесь, на полке… Он был моим близким другом с мальчишеских лет. Он вырезал эту лошадку в Испании, под Бургосом. Мы осаждали город и большую часть времени бездельничали. Осада оказалась пустой тратой времени. Мы так и не взяли этот город.
Алек поднял фигурку, повертел ее в руках, прищурил глаз, рассматривая ее.
— Хорошая работа, — пробормотал он.
— Да, — тихо отозвалась Крессида, — очень славная лошадка. — Она гадала, остались ли они друзьями. Если этот друг остался другом даже после… Крессида страстно надеялась, что это так.
— Он умер, — продолжал Алек все тем же бесстрастным тоном. — Ватерлоо. Геройская смерть, как принято говорить, достойная уважения.
— Мне жаль. Его передернуло.
— Мне тоже, — безрадостно сказал он. — Никогда не думал, что он будет одним из тех, кто… — Его губы скривились. — Лейси был адъютантом генерала Понсонби. Ему надлежало находиться не на переднем крае и уж точно не вести кавалерию в атаку на французов. Уилл был умным парнем. Он всегда знал, когда нужно придержать язык, а когда говорить. Из него получился бы хороший политик — он мог уговорить, кого угодно, на что угодно и при этом убедить человека в том, что его идея самая лучшая.
— Лейси? — спросила Крессида, когда он молчал. — Из Грейнджа?
Это было поместье в нескольких милях от Пенфорда, принадлежащее мистеру Ангусу Лейси. Немолодой и отличающийся плохим здоровьем владелец редко выезжал, но в Марстоне все знали Лейси как человека вспыльчивого. Был всем известен и его угрюмый слуга, крупный мужчина по имени Моррис. Крессида, завидев Морриса, всегда обходила его стороной. Она переносила холодную, спесивую натуру слуги на образ его хозяина, но теперь, узнав о том, что мистер Лейси потерял сына под Ватерлоо, почувствовала к нему сострадание.
— Да. Уилл был единственным сыном и наследником старого Лейси и очень болезненно ощущал свою ответственность. — Алек посмотрел на нее. — Вы встречались со стариком?
— О нет, — быстро сказала она, — Я никогда не видела его. Только слышала о нем.
Уголки его рта дрогнули.
— Представляю, что вы могли слышать. Он и раньше был грубым и несдержанным. Я уверен, что со временем его манеры лучше не стали.
— Но он потерял сына… — Пожав плечами, Крессида обхватила себя руками. — Тяжело терять того, кого любишь.
Его рука сжала лошадку с такой силой, что она подумала: он сейчас сломает ее. Глаза Крессиды округлились, она уже почти открыла рот, чтобы произнести что-нибудь, — таким свирепым стало выражение его лица.
— Да, — мрачно сказал он, очень осторожно поставил лошадку на стол и снова наполнил бокал вином. Вместо того чтобы выпить самому, он протянул бокал ей.
59 
