Особенно,... 
65 
Бросившись обратно в зал, Розамунда вымученно улыбнулась окружавшим ее людям:
– Мне очень жаль, но боюсь, что на сегодня нам придется закончить. Близится время ужина, и нам нужно убрать в зале.
Люди стали собираться; никто не жаловался, но все равно Розамунде было не по себе от того, что она отказывает им, хотя ничего серьезного уже не оставалось. В первую очередь она помогла самым больным.
– Завтра я осмотрю всех остальных, – пообещала она, когда люди стали покидать зал.
Потом она обвела взглядом кресло лорда, столы, скамьи.
– О проклятие, проклятие, дважды проклятие! – выругалась Розамунда.
Это было ужасно, просто ужасно. Повсюду были следы пребывания животных. Застонав во весь голос, она бросилась на кухню и, распахнув двери, закричала суетящимся слугам:
– Мне нужна помощь! Сейчас! Немедленно! Много помощи! Быстро!
Повар взглянул на паническое выражение ее лица и поспешил в обеденный зал. Она услышала, как он ахнул, потом его слова: «Черт побери! Что ты там натворила?» Затем он захлопнул дверь и в ужасе уставился на нее, словно только что понял, что ей нужна помощь, чтобы убрать всю эту грязь. Пятясь, он закачал головой:
– О нет! Нет, нет и нет!
– О да! Да, да! – вскричала Розамунда, опешив от его отказа. Разве они не ее слуги? Разве они не обязаны помогать ей, если она попросит?
Повар, похоже, одновременно с ней пришел к этому же выводу, потому что, выругавшись по-французски, повернулся к слугам.
– Идите, идите быстро, быстро, поторопитесь! – пророкотал он, и слуги сразу задвигались. Все до одного вдруг пронеслись мимо нее в большой зал. Все, кроме повара, но Розамунда и мечтать бы не посмела об этом. Кроме того, кто-то же должен следить, чтобы ужин не пригорел.
– Спасибо! – просияла она, пятясь из кухни. – Большое спасибо, месье.
– Ладно! – Сделав рукой недовольный жест, мужчина повернулся заспешил к горшку, кипящему на огне.
Розамунде осталось лишь присоединиться к слугам, занявшимся уборкой. Но едва дверь закрылась, как жалобное ржание привлекло ее внимание к камину.
– О, Блэки… – Она вздохнула и поспешила к коню, вспомнив, что муж приказал убрать его из зала до ужина.
– Дайте мне встать!
– Только когда ты возьмешь себя в руки, – спокойно заявил Гордон Берхарт, устраиваясь поудобнее на груди сына, прежде чем взглянуть на Роберта, который удерживал голову Эрика.
Они притащили Эрика в конюшню и держали его, надеясь, что он несколько остынет, прежде чем встретится с молодой женой.
– Как дела, Роберт? Ты удержишь его?
– Да, все прекрасно. Я…
– Возьму себя в руки? Возьму себя в руки? – взревел Эрик. – Эта женщина превратила мой парадный зал в конюшню!
Лорд Берхарт кивнул:
– Да, похоже на то. И хорошо, что ты начал строить новую конюшню. Может, если ты добавишь еще несколько человек, то она будет готова быстрее.
– Это не имеет значения, потому что не поможет исправить положение.
Берхарт удивленно посмотрел на епископа Шрусбери, направлявшегося к ним.
– Почему это не поможет?
Шрусбери пожал плечами:
– Но он же запретил ей появляться в конюшне.
– И поэтому она притащила всю конюшню в замок! – взревел Эрик.
– Послушай, прекрати реветь, словно раненый медведь, – раздраженно сказал Гордон и повернулся к епископу. – Ну да, он запретил ей появляться в конюшне. Я уже несколько раз это слышал, но так и не понял, почему это так важно. Какое это имеет значение? Ведь когда она увидит, что лошади в тепле и сыты, она уже не захочет вмешиваться.
– Это вовсе не вмешательство. Для нее это важное дело. Исцеление животных – это талант, которым ее наградил Господь. Это было ее обязанностью в аббатстве, и там ее за это очень ценили, – тихо объяснил епископ и печально взглянул на младшего Берхарта. – Право же, милорд, вы должны вернуть ее туда, где ее ценят за несомненные способности, Там она сможет принять постриг и жить той жизнью, к которой ее готовили с детства. Она будет намного счастливее там. А здесь она несчастна.
Лицо Эрика вспыхнуло от нарастающей ярости. Мысль о том, чтобы вернуть Розамунду в аббатство, огорчала его гораздо больше, чем то, что она превратила его дом в хлев, позволила соколу испражняться на его кресло. На мгновение он вспомнил ее милую улыбку, звонкий голосок, когда она пыталась успокоить этого несчастного коня, ее страстность прошлой ночью. Сама мысль о том, что этот высокомерный осел стоит здесь и пытается уговорить его отказаться от нее, да еще утверждает, что она там будет счастливее, вызывала в Эрике желание задушить епископа своими руками. Когда ярость достигла предела, он закричал:
65 
