Особенно,... 
64 
Оливия вспомнила, как несколько часов назад кричала на Тесс у яхт-клуба. Как она была зла! Хорошо еще, что дело не дошло до рукоприкладства. Но горе Саймона не сравнить с ее минутным недовольством собственной дочерью.
– Не знаю, что бы со мной было, если бы я потеряла самых дорогих мне людей. Если нельзя уехать из этих мест, тогда лучше всего уничтожить любое напоминание о прошлом.
Он молчал. Его профиль четко вырисовывался на фоне светлой полоски океана, в котором отражались вспышки фейерверков. Но Саймон, казалось, вернулся в свой мир четырехлетней давности.
«Пора уходить», – подумала Оливия.
Но тут он заговорил, и в голосе его слышалась такая боль, что она не смогла уйти.
– Я не должен был этого делать. Я был вне себя от бессильной ярости. Мне надо было выплеснуть на что-нибудь свой гнев. И я стер с лица земли всякое упоминание о том времени, о нашем счастье в этом доме. Я сжег его – остались одни уголья.
– Как, ничего не осталось? Даже фотографий?
– У Карла есть фотоснимки. И у Натали. Они пытались передать их мне. Но прошло немало времени, прежде чем я смог смотреть на них. И до сих пор мне это нелегко. С одними воспоминаниями живется проще.
И в этом он прав. Саймон отгородился от внешнего мира воспоминаниями, как стеной, удерживая Оливию на расстоянии. Она была здесь, а он – вместе со своей погибшей женой и дочкой.
Хорошо, что он не видит ее сейчас в темноте. Как, должно быть, она смешна со своей короткой стрижкой, в промокшей от пота майке.
– Послушайте, если Тесс снова начнет приставать к вам с расспросами, прогоните ее.
– Не могу, это слишком грубо.
– Тогда скажите, что вы заняты, опрыскиваете виноград ядовитыми химикатами. Я постараюсь не пускать ее на плантацию, пока вы работаете. – Бак опять жалобно мяукнул. – Он не болен?
– Да нет, с ним все в порядке.
– А ничего, что он гуляет по лесу один?
– Он не робкого десятка.
– Но здесь полно других котов-забияк.
– Не думаю. Вы перестали гулять во дворе по утрам.
Оливия моментально ощетинилась:
– Но это ваш дом. Ваш виноградник. Вы здесь хозяин!
– А я думал, дело в другом.
Он посмотрел на нее, и в его голосе ей почудился вызов.
– В чем же? – отпарировала она.
– Вы сидите по утрам на подоконнике. О чем вы думаете?
– О том, как мне повезло, что я здесь живу.
– А еще?
– О чем же еще я могу думать?
Он промолчал, но Оливия поняла, что его не проведешь. Она невольно отступила.
– Если вы думаете, что меня волнует еще что-то, то мне нечего вам сказать. Мы уже как-то говорили, что между нами ничего не может быть. Ничего. – Она перевела дух. – А если бы даже я и мечтала о чем-то, то у меня просто нет времени на себя. С меня хватит Тесс – она сущее наказание. – Оливия зашагала к дорожке. – Я, прежде всего мать. Это не значит, что я ничего не чувствую. Я живой человек, я женщина. Но и только. Даже если бы меня влекло к вам, я бы тысячу раз подумала, прежде чем поддаться чувствам. Я же не мазохистка, в конце концов.
Она повернулась и побежала вниз по склону, пристально вглядываясь в ночную тьму, чтобы не сбиться с тропинки.
Но их разговор на этом не закончился. На следующее утро она, как обычно, устроилась на подоконнике в своей комнате. Спала она не больше пяти часов. Вчера вечером Тесс вернулась в половине одиннадцатого. Потом они часа два говорили о сострадании, об уважении к окружающим и материнских чувствах. Оливия заснула не сразу, а открыла глаза с первыми лучами рассвета.
Она решила, что раз сегодня Четвертое июля, то Саймон устроил себе выходной и сейчас спит.
Но он появился точно по расписанию. Первое отличие – в руке у него не было чашки с кофе. Оливия с любопытством следила за ним. Саймон, подбоченившись, смотрел в сторону виноградника. Она поняла – что-то не так.
Он взглянул на нее через плечо и пошел по дорожке, кивком головы пригласив Оливию следовать за ним.
Сердце ее гулко заколотилось в груди. Он хочет с ней поговорить? Или что-то показать?
Она ждала, что он снова обернется и что-нибудь скажет, но он, не оборачиваясь, шел по тропинке, ведущей к винограднику. Оливия проворно стянула с себя ночную рубашку, надела футболку и шорты и, прихватив пляжные шлепанцы, на цыпочках прошла через ванную в комнату Тесс. Убедившись, что дочка спит, она быстро вернулась в свою комнату и сбежала по лестнице во двор.
Ночью прошел дождь, и вымощенные камнем дорожки еще не просохли. Оливия сунула ноги в шлепанцы и решительно зашагала по тропинке.
64 
