Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
45 
Морин не могла отвести от Джона глаз. У него была фигура атлета или древнего воина. Смуглая кожа, ровный бронзовый загар по всему телу. Ни единой светлой полоски. Морин сквозь шум крови в ушах вспомнила хихиканье Алиситы…
«Они там загорают, как у нас принято. Не то что в городе. Никаких плавок…»
Гладкая, безволосая, как у индейца, кожа. Выпуклая мускулистая грудь – словно два бронзовых блюда перевернули вверх дном. Темные маленькие соски. Светлый страшный шрам тянется наискось от левого плеча к правому бедру. Впалый живот, твердый, как камень, даже на глаз. Узкие бедра. Длинные стройные ноги бывалого наездника. И то, на что был устремлен зачарованный взгляд Морин…
Она видела обнаженную натуру. В деревне под Дублином тоже предпочитали загорать в чем мать родила и уж конечно не стеснялись при этом детворы. Видала она и раздетого брата, Брайана. Став старше и переехав в Лондон, ходила в музеи, видела античные статуи.
И все же обнаженный Джон Карлайл потряс Морин. Она видела, что он возбужден до предела, видела, чего стоит ему сдержаться и не наброситься на нее… Он был так прекрасен и так сексуален, что она чувствовала, как плавятся ее колени, подгибаются ноги и все начинает плыть перед глазами.
Внизу живота зажегся маленький костер, быстро превратившийся в пожар… нет, пожалуйста, хватит на сегодня пожаров!
Она молча распахнула халат, повела плечами и сбросила его на пол. Шагнула вперед. Встала под холодную струю воды, совсем близко к Джону, но все еще не касаясь его тела. Жар, исходивший от него, вызывал веселый ужас… Ее светящиеся в темноте руки медленно легли белыми птицами на смуглые бедра мужчины. Джон глухо застонал.
– Морин… Что ты творишь… Я же обещал…
– Ты обещал не поворачиваться. Ты сдержал слово. А я ничего не обещала. И знаешь что, босс?
– Что?
– Я хочу тебя…
Он молча, осторожно, почти с ужасом обнял ее за талию, привлек к себе. От прикосновения мужской плоти, вернее от возбуждения, вызванного этим прикосновением, она едва не потеряла сознание. Лицо Джона оказалось совсем близко. Темные бездны глаз, губы слаще меда… Пропала рыжая Морин…
– Рыжая… Я так мечтал об этом… У тебя кожа, как лепесток розы…
– Джон… поцелуй меня…
И он поцеловал ее. Сначала нежно, едва касаясь трепещущих алых губ, словно пробуя ее на вкус и боясь спугнуть… Потом – все яростнее и сильнее, настойчиво и неудержимо, словно желая выпить ее дыхание…
Она ответила, сперва робко, а потом радостно и доверчиво, выгнувшись в его руках, с восторгом отдаваясь его ласкам, желая только одного – раствориться в нем, слиться с ним воедино, стать его частью, разделить его дыхание, отдать всю себя и забрать всего его…
Джон со сдавленным вскриком подхватил ее за бедра, с силой разжал судорожно стиснутые ноги коленом, заставил ее обхватить его ногами. Словно наездник – лошадь, мелькнуло в голове Морин… Она обвила его за шею руками, зажмурилась, откинула голову назад и отдалась его безудержным ласкам. Постепенно их тела стали двигаться в едином ритме, потом Морин почувствовала, что он ласкает ее рукой, настойчиво, жадно, словно готовя ее к чему-то более сладостному… На секунду ей стало страшно, но это прошло, потому что с Джоном не могло быть страшно, а могло быть только так, как надо…
И была короткая боль, и изумление, и безбрежное море счастья, которое, оказывается, всегда жило в ее душе, но только Джону было дано выплеснуть это море из берегов, и было ощущение того, что теперь наконец она обрела саму себя, стала собой, и больше не надо прятаться за насмешками и независимым нравом, потому что она – женщина, а вот – ее мужчина, и сейчас они едины, ибо так захотел Бог…
– Джон!..
– Морин!..
– Я люблю тебя!
– Я люблю тебя!
Их закрутило в бесконечной и беспечальной тьме, и звезды рождались у них на глазах, на глазах у них гасли, только им не было до этого ни малейшего дела, их громадным маятником любви и желания возносило на невидимую высоту, туда, где нет воздуха, потому что нечем дышать, но нельзя задохнуться, разве только от счастья, а потом они достигли вершины и рухнули с нее вниз, свободные, как птицы, нет, не птицы, а ангелы, такие же ангелы, как и те, что поют им эту прекрасную и грозную песню любви, любви бесконечной и вечной, любви прекрасной и страшной, любви единственной и разнообразной, любви, с которой все началось в этом лучшем из миров и которой все наверняка закончится, когда придет срок…
45 
