141 
Но войдите в рассуждение, — пишет Н. Б. Шереметева, — какое мне это утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему. Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение: когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви.
И. А. Долгорукий потерял все — состояние, титулы, честь, свободу; у Н. Б. Шереметевой был выбор, и никто бы не осудил ее, что она послушалась рассудка, тем более что легкомысленный характер жениха был всем известен. Но 5 апреля 1730 года она обвенчалась с ним в церкви подмосковного села Горенки, имении Долгоруких; никто из Шереметевых не пришел проводить ее к венцу. А через три дня после свадьбы последовал указ Анны Иоанновны о ссылке всего семейства Долгоруких в пензенскую губернию, и нужно было собираться в дальнюю дорогу.
Обоим нам с мужем было 37лет… Он все на мою волю отдал, я не знала, что мне было делать, а научить было некому. Я думала, что мне ничего не надобно будет и что очень скоро нас воротют…
Семья Долгоруких была недружная, грубая и жадная. Как только выехали из Москвы, молодых отделили на свое хозяйство. Денег у них почти уже не было, но пришлось и сено лошадям, и провизию себе покупать. По дороге с ссыльными обращались как с самыми лютыми злодеями и преступниками. Все они испытали всевозможные угнетения, им даже не раз отказывали в еде, и все они оказались в ужасной нищете… Только доехали они до Пензы, как из Москвы прискакал офицер с новым указом — ехать им „в дальний город, а куда — не велено сказывать, и там (ссыльных. — Ред.)под жестоким караулом содержать, никого к ним не допущать“.
Так Долгорукие оказались в Березове, в том же самом остроге, куда незадолго до того был сослан А. Д. Меншиков с семьей. По недостатку помещений молодым супругам — князю Ивану Алексеевичу Долгорукому и княжне Наталье Борисовне — отвели для жительства дровяной сарай, наспех перегороженный и снабженный двумя печками. Именным указом Анны Иоанновны ссыльным запрещалось иметь бумагу и чернила, выходить из острога — за исключением церкви, да и то сопровождали их туда вооруженные солдаты.
Тосклива была жизнь ссыльных в Березове: мужчины забавлялись охотой на уток, гусей и лебедей, которые плавали в пруду, женщины проводили время в рисовании, вышивании по разным материям священных изображений и шитье церковных облачений[41] [В Воскресенской церкви Березова долгое время хранились две парчовые священнические ризы, которые, как свидетельствуют церковные описи, были вышиты дочерьми князя А. Г. Долгорукого].
Надзор за ссыльными поручили майору Петрову, специально присланному из Тобольска, и березовскому воеводе Бобровскому, которые оказались людьми чрезвычайно добрыми. Тронутые положением и просьбами Долгоруких, они, несмотря на указ императрицы, разрешили им принимать у себя гостей, гулять по городу и даже посещать некоторых городских чиновников. Бобровский и его жена присылали Долгоруким „разного харчу“ и дарили им песцовые и другие меха.
Княгиня П. Ю. Долгорукая, приехавшая в Березов уже совершенно больной, спустя несколько недель умерла. Вслед за ней скончался и князь Алексей Григорьевич, удрученный годами, несчастиями и суровостью сибирского климата. Дети похоронили их близ Рождественской церкви и соорудили над могилой деревянный памятник, который сгорел в 1764 году. Но обуглившиеся бревна его, поросшие густым дерном, можно было видеть еще и 100 лет спустя.
Князь Иван Алексеевич после смерти родителей остался главным в семье. Но он был человек слабый, и, к сожалению, поведение его не могло внушить к нему уважения со стороны младших братьев и сестер: наоборот, оно имело на них самое пагубное влияние. Сокрушаясь более всего о потере материальных благ, Иван Алексеевич старался залить свое горе вином, не обращая внимания на слезы и мольбы страстно любившей его жены. Дни и ночи проводил он в обществе березовских приказных и мещан, напиваясь с ними до бесчувствия. Покинутая мужем, подвергавшаяся всевозможным оскорблениям и неприятностям со стороны его братьев и сестер, Наталья Борисовна, сама слабая здоровьем, находила утешение лишь у колыбели сыновей.
А „царская невеста“ — княжна Екатерина Алексеевна, несмотря на свою чрезмерную гордость, коротко сблизилась в Березове с офицером тамошнего гарнизона — поручиком Дмитрием Овцыным. Связь их стала известна, и благосклонности княжны стали искать и другие, в частности, тобольский подьячий Осип Тишин, часто наезжавший в Березов по делам службы. Как-то раз в пьяном виде он слишком нескромно выразил княжне свои виды и желания, и оскорбленная Екатерина Алексеевна пожаловалась возлюбленному. Д. Овцын подговорил двух своих товарищей, и втроем они жестоко избили О. Тишина. Последний поклялся отомстить обидчикам, а пока продолжал навещать Долгоруких и нарочно заводил с ними беседы об императрице и придворных событиях в надежде, что кто-нибудь из них да проговорится. В 1731 году болтливый князь Иван в пылу разгоревшегося очередного спора, к тому же разгоряченный вином, перестал стесняться в выражениях, назвал Анну Иоанновну шведкой и добавил еще несколько нелестных слов о ней и ее любимце Бироне. Приставленный наблюдать за ссыльными капитан П. Шарыгин тотчас донес об этом майору Петрову, но майор оказался человеком благородным и порядочным и постарался замять дело. Тогда тобольскому губернатору был подан рапорт, в котором говорилось о тех послаблениях, которые оказывают ссыльным майор Петров и воевода Бобринский. Губернатор отписал обо всем в Санкт-Петербург, и вскоре оттуда пришел именной указ: „Сказать Долгоруким, чтобы они впредь от таких ссор и непристойных слов воздержались и жили смирно под опасением наижесточайшего содержания“.
141 
