Тогда почему же она так подло поступила? Она не хуже меня знает, что это платье уже ничто не спасет. Даже Вера Ванг не смогла бы тут ничего сделать. И никто не смог бы. О чем только Викки думала? Как она вообще могла такое…
– Лиззи?
Это Чаз. Он у меня за дверью.
– Входи, – кричу я.
Он открывает дверь и просовывает внутрь голову.
– Эй, что делаешь? Ты нам нужна…
Но голос его постепенно затихает, по мере того как он оглядывает мою комнату и царящий в ней разгром. Снежные хлопья кружев лежат… повсюду.
– Тут что, Снежная королева взорвалась?
– Нет, тут ЧП со свадебным платьем, – говорю я, показывая наряд Викки.
– А кто выходит замуж? Бьорк?
– Очень смешно. В общем, не ждите меня у бара в ближайшее время. Я тут по горло занята.
– Сам вижу. Не сочти за обиду, Лиз… а ты хоть знаешь, как чинить свадебные платья?
Я изо всех сил сдерживаю слезы.
– Вот и посмотрим, – жизнерадостно заявляю я.
– Да уж, посмотрим. Ладно, не беспокойся, ты не многое пропустила там. Просто куча надутых индюков ходят и треплются о своих яхтах. А, кстати, что у вас с Шер происходит?
– Она узнала, что я на самом деле еще не получила диплом, – говорю я и стараюсь не шмыгать носом.
– И все? – Чаз с облегчением вздыхает. – По тому, как она рвет и мечет, я подумал, что ты что-то сказала о мистере Джингле. Знаешь, она до сих пор мучается чувством вины…
– Нет, я всего лишь не соизволила проинформировать ее, что до сих пор не написала дипломную работу. А она узнала об этом. Откуда-то.
Это мне хороший урок. Люк рассказал Шери о моих проблемах в университете. Но ведь и я разболтала его маме о том, что он хочет стать врачом.
Ну я-то ладно. Я просто физически не могу держать секреты при себе. А у него, интересно, какое оправдание?
– Не дописала диплом? Господи, какая ерунда, – отмахнулся Чаз. – Да ты его быстро накропаешь. Скажу Шери, чтобы остыла.
– Хорошо, – говорю я и шмыгаю. Чаз вопросительно смотрит на меня. – Аллергия, – поясняю я. – Правда. Спасибо, Чаз.
– Ладно, удачи. – Чаз задумчиво оглядывает комнату. – Похоже, она тебе понадобится.
Я снова всхлипываю, но потом беру себя в руки. Я смогу. Смогу. Я сто раз делала это в магазине, переделывала платья, которые никто не хотел брать – такие они были уродливые. Пара движений ножниц, бархатную розу сюда и сюда и… voilà! Parfait![18]
И нам потом удавалось продать их с пятидесятипроцентной скидкой.
Я заканчиваю отпарывать кружевные крылья, и в дверь снова стучат. Понятия не имею, сколько я уже работаю и который теперь час, но в маленькое окошко мне видно, что солнце уже садится, окрашивая небо в рубиновый цвет. С лужайки до меня доносятся смех и звон посуды. Гости едят.
И поскольку я сама перетаскивала продукты из грузовичка, уверена, то, что они едят, очень вкусно. Я даже не сомневаюсь, что им подают трюфеля и фуа-гра.[19]
– Входи, – кричу я, думая, что это снова Чаз.
И совершенно столбенею, видя, что это вовсе не Чаз, а Люк.
– Ого, – говорит он, протискиваясь в мою комнатку и озабоченно осматриваясь.
Оно и понятно – комната напоминает фабрику конфетти.
– Чаз сказал мне, что случилось, – говорит он. – Я и понятия не имел, что они втянут в это тебя. Это же полное безумие.
– Да, – говорю я сухо. Я твердо намерена не плакать при нем. – Безумие, это точно.
Держись, Лиззи. Ты сможешь.
– Как они уговорили тебя? – спрашивает Люк. – Лиззи, никто не может сделать свадебное платье за одну ночь. Почему ты не отказалась?
– Почему я не отказалась? – О, нет. Вот и слезы. Я чувствую, как они собираются под веками – горячие и влажные. – Господи, Люк. Не знаю. Может, потому, что твоя девушка стояла и расписывала, как ты нахваливал мои таланты.
– Что? Я не… – Люк ошарашен.
– Да я уж поняла, – обрываю я его. – Теперь поняла. Но тогда в глубине души надеялась, что ты говорил обо мне что-то хорошее искренне. Надо было догадаться, конечно, что это просто трюк.
– Да что ты такое говоришь, Лиззи? – удивляется Люк. – Лиззи, ты плачешь?
– Нет. – Я вытираю рукавом глаза. – Не плачу. Просто очень устала. День выдался очень долгий. И мне совсем не нравится то, что ты сделал.
– А что я сделал? – Люк совершенно сбит с толку.
В свете лампы у моей кровати он выглядит таким желанным. Он переоделся к вечернему приему, и на нем теперь белоснежная сорочка и черные брюки с острыми, как лезвия, стрелками. Белизна рубашки еще больше подчеркивает, какие загорелые у него руки и шея.