— Да старые. Не все ли равно какие, если я на них не смотрю.
— Логично. Ну, тогда двигай на кухню, занимайся клеем, а я здесь все подготовлю.
— Есть! — шутливо взяла под козырек Тина и исчезла.
Перво-наперво Васька оторвала все старые обои вместе с криво наклеенными новыми. Потом принесла газеты. Как раз подоспел густой клейстер, и они на пару с Тиной принялись обмазывать им газеты, после чего Васька ловко налепливала их на стены, не пропуская буквально ни сантиметра. Закончив с этим важным делом, дамы пошли «на перекур».
— Слушай, а ловко у тебя все выходит! — покачала головой Тина. — И ведь главное, так красиво!
— Чего ты тут красивого углядела? Стены в газетах?
— Так я и говорю! Ничего вроде особенного, а уже какая-то красота во всем этом проглядывает. Эх, знала бы, что ты такой спец в этих вопросах, сразу бы к тебе обратилась. Знаешь, сколько я уже с этим ремонтом мучаюсь? С мая месяца!
Васька присвистнула.
— Вот-вот. А тут получается, что мне мука, то тебе вроде как в развлечение. Со стороны посмотреть, вроде как и ничего особенного. Только по мне все эти ремонты — китайская грамота. Я ведь детдомовская. Родители пьянчужки были, вот их родительских прав и лишили. Даже не знаю, живы они или нет. Мне поэтому и в армии легко было, порядки-то одни и те же. Только свободы побольше. И твердое ощущение, что делаешь нужное дело. Для Родины нужное и для себя.
— Слушай, Тин, можешь не отвечать, но все равно: а почему ты в армию пошла? Ведь вроде ни разу не женская профессия?
Тина хохотнула:
— А где ты женщину видишь? Я ж ломовая лошадь, если так по сути взять. На меня ни один нормальный мужик не позарится. Да и нет таких, с кем бы мне интересно было. У меня с этим строго: если слабак и подкаблучник — на вылет. Ну, какой мне резон у себя под подолом великовозрастное дитя держать? А равных пока что не попадалось.
— Нет, Тин, ты не права! — горячо возразила Васька. — Ты давно на себя в зеркало смотрела? Может быть, раньше ты и была, как говоришь, ломовой лошадью, только сейчас все изменилось! Ты яркая, эффектная женщина с сильным характером. И очень красивая, между прочим!
— Ага, с костяной ногой! Да ладно, не щурься, а то я не знаю, как вы меня величаете. Баба Яга — она и есть. Только ступы с помелом для полноты образа не хватает. Блин, кто бы знал, как от этого протеза нога ноет — врагу не пожелаешь! Кстати, заметила, наверное: я некоторые упражнения на равновесие только на здоровой ноге выполняю. Столько времени уже прошло, а я все еще до конца не освоилась.
— Тин, а трудно было? Ну, я имею в виду в самом начале…
— Не то слово…
Отец сидел в кресле и разглядывал Варвару сквозь полуопущенные веки.
— Я повторяю свой вопрос: где носит мою драгоценную доченьку?
— Я ходила на шейпинг, — как можно беззаботнее отозвалась Варя.
— Да? — В голосе отца не слышалось сарказма, но Варя поняла: дело пахнет керосином. И кажется, не обошлось без вмешательства Алиски. Наябедничала-таки, кляча!
— Да. Все равно заняться нечем, тренажерного зала поблизости нет, вот я и решила поддержать свою форму. Ты же целыми днями на работе, мне даже и поговорить не с кем.
— А почему это у тебя голова мокрая?
— Я же из душа, — невинно округлив глаза, пояснила Варя. — После шейпинга самое милое дело. А то потом так ужасно воняет. Вон, у меня в сумке форма валяется, можешь понюхать.
— Тогда наводящий вопрос: отчего у тебя на днях были истерзанные губы? Целовалась с кем-то из местных альфонсиков?
Варвара еще накануне на всякий случай прикинула, как отвечать на этот вопрос, если он когда-либо будет задан, поэтому неожиданностью он для нее не стал.
— Да нет, папа. Это Алиска себе невесть что вообразила. Я просто не сочла нужным ее разубеждать. А на самом деле… только обещай, что не будешь смеяться?
— Тебе это не грозит.
— Мне не захотелось есть Алискину стряпню, и я пошла в кафе неподалеку. Там подают мясо по-мексикански…
— Дальше можешь не продолжать.
Варвара мысленно ликовала. Один-ноль в ее пользу. Отец был прекрасно осведомлен, что такое мексиканская кухня. Однажды, вернувшись с банкета, он долго пил холодную воду и всю ночь терзался жесткой изжогой, изредка матерясь на всех мексиканцев, вместе взятых, и их страсть к жгучему перцу.
— Но я все-таки не понял: почему Алиса сказала мне, что ты целовалась? Какой ей резон врать мне?
— Папочка, — начала Варвара, мысленно пообещав влить в Алискину краску для волос такое количество перекиси, чтоб ее волосы сгорели на корню, — просто этот человек судит всех по себе. Ты знаешь, что я не слишком высокого мнения об Алисе, поэтому когда она пристала ко мне с расспросами, не стала ей ничего объяснять.