11 
— Бог мой, какая же вы наивная! — Он отвернулся от и окинул отсутствующим взглядом комнату. — Вы и представить себе не можете, на что способен человек, если его спровоцировать.
Сабрина не знала, как расценивать эти его слова. Инстинкт подсказывал ей, что он говорит не о прошлом, а о настоящем: в частности, об опыте своей тюремной жизни. Взлянув на шрам у него под глазом, она невольно задалась вопросом, как и при каких обстоятельствах он его получил.
— У меня такое впечатление, — запинаясь, проговорила она, — что вопрос, застрелили вы того человека или нет, на процессе не стоял. Полицейские показали, что вы его застрелили, да и вы сами этого не отрицали. Но присяжные решили, что вы сделали это умышленно, с заранее обдуманным намерением, а в это я поверить не могу.
Хотя Дерек, наклонившись к ней, оперся локтями о колени, его поза оставалась напряженной.
— Присяжные посчитали, что у меня был мотив. Возможно, они были недалеки от истины. Человек, которого я пристрелил, двадцать пять лет назад донес на моего отца.
Сабрина об этом знала.
— Вы утверждали, что застрелили этого человека при самозащите.
— А может, я соврал?
— Вы говорили, что узнали, кто он такой, лишь после того, как полицейские установили его личность.
— Возможно, я и тут соврал.
Сабрина видела, что этот разговор его злит, но упрямо продолжала гнуть свое. Она лишь понизила голос, чтобы окружающие не догадались, о чем они беседуют.
— По вашим словам, он, позвонив вам, назвался другим именем; потом заявил, что обладает некой важной информацией, необходимой вам для завершения очередного сюжета. Да ни один настоящий репортер, который любит свое дело, не, отказался бы от такого предложения!
— Ни один репортер, — с едким сарказмом в голосе произнес Дерек, — если только он находится в здравом уме, не согласится встречаться с неизвестным человеком в уединенном месте в час ночи.
Сабрина сразу поняла, что сарказм и злость, прозвучавшие в голосе Дерека, были направлены прежде всего на себя самого, и решила выступить в роли его адвоката.
— Между прочим, вы стали известным репортером во многом благодаря тому, что часто поступали вопреки правилам и были напористы и отважны. Ваша встреча с Джо Падилла прекрасно вписывается в эту схему.
— Точно. Этот поступок как раз в духе семейства, в котором я родился. — Глаза Дерека мрачно блеснули. — Папаша был человеком отчаянным. Убивал людей, не раз сидел в тюрьме и умер под забором с пулей в животе. Как говорят в подобных случаях: «Потомству леопарда івиться от темных пятен на шкуре».
Сабрина читала об отце Дерека. В прессе, правда, не говорилось напрямую о пагубном для сына сходстве с отцом, на не сомневалась, что об этом судачили. Было яснее ясеого, что такого рода молва болезненно задевала Дерека.
— Это почему же?
— Да потому что я знала вас раньше.
— Вы, Сабрина, видели меня только один раз, — мрачно напомнил он. — Если помните, мы провели за разговорив более четверти часа.
Спорить с этим утверждением было бессмысленно.
— Считайте, что в данном случае я руководствуюсь интуицией. Вы не убийца, я уверена в этом. К вам в темноте приблизился человек с пистолетом, от него исходила угроза. Вы были вправе защищать свою жизнь всеми доступными средствами. — Она с шумом втянула в себя воздух. — Господи! Дерек, вы отправились на эту встречу безоружным и пристрелили негодяя из его же собственного пистолета.
Он долго всматривался в ее лицо. «Должно быть, — подумала Сабрина, — никак не может поверить, что я на его стороне».
— Все это уже не имеет значения, — с горечью сказал Дерек.
— Нет, имеет.
— Не имеет. И вот вам доказательство: мы с вами разговариваем в тюрьме.
— А как насчет апелляций?
— Апелляций? — Судя по его тону, он считал апелляции самой бессмысленной на свете вещью. — Когда к тебе с самого начала относятся предвзято, не выпускают под залог и ты в ожидании суда два месяца гниешь в камере, иллюзии постепенно начинают тебя оставлять. Их становится еще меньше, когда свидетели на суде врут, улики исчезают или подтасовываются, а твой адвокат вдруг ударяется в панику и, вместо того чтобы настаивать на твоей невиновности, начинает торговаться с противной стороной. Конец иллюзиям настает, когда судья медленно, но упорно склоняет присяжных к своей точке зрения, а потом, когда они выносят вердикт: «виновен», зачитывает приговор — безупречный по форме, но бездушный, жестокий и несправедливый по самой своей сути. О каких, к черту, апелляциях тогда может идти речь?
11 
