Особенно,... 
158 
Кошка уселась у ног Пейдж и принялась внимательно смотреть, как движутся у нее в руках спицы и разматывается нить из клубка. Время от времени, когда нить провисала, Китти бросалась на нее и начинала играть. Получив легкий шлепок от Пейдж, она выпускала шерстинку из зубов и снова смотрела, как вращался клубок и разматывалась нить.
Пейдж отложила в сторону вязание и взяла Китти на колени. Та определенно выросла, и шерсть стала гуще и мягче. Пейдж нравилось чувствовать тепло, исходящее от этого пушистого комочка, когда она по вечерам укладывалась в кровать. Стоило погладить кошечку, как в ответ раздавалось мурлыканье. Это действовало успокаивающе.
– От нее ты тоже собираешься избавиться? – спросила Нонни. Она уже проснулась, но так тихо, что Пейдж не заметила этого.
Пейдж почувствовала, куда клонит ее бабушка, задавая вопрос. Особенно ее покоробило слово «тоже».
– Вопрос не в том, чтобы избавиться от кошки, а в том, чтобы найти для нее нормальных хозяев, любящих животных.
– Значит, ты все еще ищешь?
– Чисто теоретически. Все время забываю спросить у людей, не нужен ли им котенок. Она так мало требует заботы.
– Хочешь оставить ее себе?
Пейдж погладила кошечку по шее. Китти закрыла глаза и подняла мордочку, ожидая продолжения.
– Может быть, так и следует поступить. Ведь она у меня прижилась. Думаю, может, действительно проще оставить ее у себя, чем подыскивать людей, готовых ее взять. – Тут она пристально взглянула на Нонни. – Знаю, о чем ты сейчас думаешь, только учти, что все сказанное не имеет никакого отношения к Сами. Ребенка нельзя заводить по недоразумению. Сами – хоть маленький, но человек. Чем больше она становится, тем больше возрастает ответственность ее близких.
Нонни промолчала, но и не отвела взгляд.
– Я педиатр, по горло загруженный работой. – Протестующим жестом Пейдж подняла руку.
– Сейчас не по горло, коль скоро вы нашли четвертого врача.
– Значит, на три четверти. Плюс Джилл. Плюс помощь в организации социальной службы на добровольных началах в Маунт-Корте. Плюс дежурства, как только лыжники начнут кататься с гор. Плюс чтение. Плюс вязание. Как видишь, – я нарасхват, Нонни. И в мои планы не входит заводить ребенка. По крайней мере, пока. Не навсегда.
Нонни продолжала лежать на диване, рассматривая Пейдж во все глаза, словно никогда ее раньше не видела. От ее пристального взгляда Пейдж стало не по себе. Она даже опустила котенка на пол.
– Понимаю, что ты мне хочешь сказать: что, дескать, женский век короток. Ну что ж, если мое время закончилось, значит, так тому и быть, но я не собираюсь очертя голову кидаться в воду, если не умею плавать.
Нонни продолжала хранить молчание. Пейдж вздохнула.
– Послушай, я знаю, что отвечаю не совсем так, как бы тебе хотелось; кроме того, мне очень жаль, что я вынуждена затруднять тебя, навязывая тебе Сами и все заботы, связанные с ней…
– Не смей употреблять этого слова! – воскликнула Нонни, неожиданно вскакивая на ноги.
– Но это и в самом деле означает, что я перекладываю свои заботы на твои плечи.
– Черт бы тебя побрал, Пейдж! Иногда ты совершенно непереносима. Ты ужасно умная и авторитетная, когда дело касается большинства серьезных проблем, но стоит завести разговор о материнстве и родительских заботах, как ты начинаешь твердить несусветную чушь. – Бабушка в возбужденном состоянии зашагала по комнате, с легкостью перемещая свое сухонькое тело. – Но дело в том, что это не твоя вина. Это твои родители создали у тебя комплекс нежеланного ребенка. Подрастая, ты становилась все лучше и лучше – просто агнец божий, а все потому, что тебе не хотелось обременять еще и меня. Ты словно все время извинялась передо мной за то, что существуешь на свете. Ты и сейчас продолжаешь извиняться, стоит тебе попросить меня о ничтожной услуге. Ты все еще продолжаешь извиняться…
Она остановилась напротив Пейдж, уперев руки в бока.
– Ради Создателя, Пейдж. Неужели ты не понимаешь, что люди, которые тебя любят, хотят тебе помочь! И это так на самом деле. Разве я когда-нибудь жаловалась? Я хоть раз говорила тебе, что предпочитаю партию в бридж тому, чтобы посидеть с Сами. Сами для меня – не бремя, и забота о ней – приятное времяпрепровождение. Радость, если хочешь. Да, это работа, но настоящая любовь всегда деятельна. Не бремя. Не обязанность. Да пойми ты наконец! Я хочу сидеть с ребенком! И если ты попробуешь быть честной до конца, то скажешь, что ты без ума от Сами и хочешь оставить ее у себя. Ведь ты ее обожаешь. А она обожает тебя. У тебя есть все возможности воспитать девочку в довольстве и комфорте. Но ты боишься себе в этом признаться. Потому что ты боишься привязанностей. Тебе кажется, что привязанности любого рода опутывают человека, лишают его свободы. Ты – признанная мать всех детей города, но это в счет не идет, поскольку в конце дня ты можешь преспокойненько их оставить и укрыться у себя дома. И позволь мне сказать тебе еще одну вещь. – Нонни разошлась, как никогда ранее. – Помимо всего прочего, ты отвергаешь и удовольствия, а ведь недаром говорят, что удовольствие – обратная сторона горести. Ты возвращаешься после работы в пустой дом, который тебе еще больше покажется пустым, когда в нем не будет Сами.
158 
