Особенно,... 
132 
Пейдж воспользовалась жестикуляцией Питера, чтобы уяснить себе, что же все-таки изображено на фотографии. Она выхватила ее у Питера из-под локтя, но, прежде чем она повернула ее к себе, Пейдж уже поняла, что на снимке изображена Мара, полностью одетая и улыбающаяся прямо в объектив. Причем улыбка, признаться, была глупейшая.
Чувство смятения росло у нее в груди. Хорошо. Если Питер не страдает склонностью к малолеткам, то что должен означать этот снимок? Наклонность к фетишизму, страсть к коллекционированию или просто любовь?
– Прекрасная фотография, – прошептала она. – А я и не знала, что ее ты тоже фотографировал.
Он потянулся к фотографии, положил ее перед собой на стол и попытался разгладить образовавшиеся на ней складки, которые нанес снимку собственными локтями, пытаясь укрыть его от Пейдж.
– Сотни раз, – сказал он. – Много сотен раз. Пейдж подтащила стул и села поближе к Питеру.
– Думаю, ей нравилось, что ты ее снимал. В такие минуты она ощущала себя желанной.
Питер нахмурился.
– Она и была… этой… как ее… желанной.
– И любимой тоже?
– Любимой? Гм. – Он снова нахмурился. – Она говорила, что я все разрушил.
– Разрушил? Но что?
– Нас. Нашу любовь. Она говорила, что я всегда настроен на разрушение. – Питер взглянул на Пейдж и добавил: – В отношении женщин. – Это вышло у него как само собой разумеющееся. Потом он перевел взгляд на фотографию. – Она говорила, что и сама она немногого стоит в этой жизни. Уж-ж-жасно глупо, правда? – спросил он и снова поднял глаза на Пейдж, но, прежде чем она успела ответить, Питер потянулся к бутылке скотч-виски.
Пейдж взяла бутылку у него из рук.
– Тебе не кажется, что с тебя уже хватит?
– Если ты один, то можно пить и пить.
– Ты не один. У тебя полно друзей по всему городу.
– Но ее больше нет, – сказал Питер, и его лицо неожиданно сморщилось. К вящему ужасу Пейдж, он начал плакать.
Она коснулась его плеча.
– Извини, Питер. Мне очень жаль. Итак, все-таки любовь. Причем трагическая.
– Она была самой хорошей женщиной на свете, – говорил он, рыдая.
– Я знаю.
– А я даже ни разу не сказал ей об этом. Она уби-и-и-ла себя потому, что ей казалось, что всем на нее наплева-а-а-ть.
– Не только по этой причине. Просто так уж сложились обстоятельства. Целая куча всяческих обстоятельств.
– Это я виноват. Это я виноват.
Пейдж взяла его за руку.
– Нет, Питер. Это не ты. По крайней мере, ты виноват не больше, чем я, Энджи или ее собственная семья. Мы все думали, что она крепче духом, и совершали по отношению к ней ошибки. Но не наше неправильное поведение привело ее к трагическому концу. Так сложились обстоятельства, причем некоторые из них – по чистой случайности.
Питер сидел, положив голову на руки, и смотрел в пустоту. Уже более тихим и спокойным голосом Пейдж добавила:
– У нас до сих пор нет абсолютной уверенности, что произошло самоубийство.
– Нет, произошло. И виноват один только я.
– Вполне возможно, что, если самоубийство и имело место, ее подстегнуло к этому нервное истощение. Она всегда себя подхлестывала, и это сказалось таким вот образом.
Когда он снова потянулся за бутылкой, Пейдж спрятала обе за конторку на столе.
– Мне нужно, – требовательно сказал Питер. – Я не очень хорошо себя чувствую. – Он и в самом деле выглядел бледным до синевы.
Пейдж удалось привести его в ванную как раз вовремя. После того как он опорожнил в раковину содержимое своего желудка, она помогла ему умыться и почиститься. Затем она проводила его на кухню, усадила на стул и приготовила кофе – горячий и очень крепкий. Затем присела рядом и уговорами заставила его выпить весь кофейник до дня. Казалось, что Питер несколько протрезвел.
– Ну как, лучше? – спросила она.
Питер опустил голову на ладони. Его волосы в беспорядке торчали во все стороны.
– Не слишком, – пробурчал он. – Но соображать я, кажется, стал лучше. – Он помолчал некоторое время, а потом спросил: – Я тут много чего наговорил?
– Не очень.
– Никаких душераздирающих признаний, надеюсь, не делал?
Она улыбнулась и покачала головой. Ей не хотелось подшучивать над человеком, который и так был не в самой лучшей форме. Она лишь сказала:
– Ты просто рассказал мне, что и в самом деле любил Мару и скучаешь по ней, что, слава Создателю, настроило меня на более дружелюбный по отношению к тебе лад. Ведь я тоже думаю о ней день и ночь.
132 
