Мужчины вышли на улицу, закрыв за собой дверь.
— Уолкер сегодня попал в аварию. Он умер в больнице, — сказал Норман.
— Великий Боже! — воскликнул Мэтьюс.
— А как его жена? — спросил Норман.
— Умерла, — ответил врач. — Кровотечение. Если бы сестра сообщила мне вовремя, я, может, и сделал бы что-нибудь, хотя сомневаюсь.
Норман помолчал.
— Что будет с ребенком? — спросил он.
Доктор Мэтьюс пожал плечами.
— Вероятно, его отправят в приют, — сказал он. — Насколько я знаю, у него нет родственников. Конечно, мы можем поспрашивать, но Уолкер не из Мелчестера. Он приехал из Бирмингема пятнадцать лет тому назад. Его жена местная, но ее родители умерли. Я хорошо знал их. Она единственный ребенок.
— Меня беспокоит мальчик, — сказал Норман.
— Бедный маленький чертенок, — заметил доктор. — Он хороший мальчик, любит своих родителей, а они обожали его. Мать мечтала иметь еще ребенка, пришла ко мне сразу, как забеременела. Она казалась чересчур хрупкой, но я надеялся, что все обойдется.
Они походили по улице и вернулись к дому.
— Сестра все сделает, — сказал врач. — У меня есть еще пациентка в другом конце города, я должен ехать к ней. Думаю, на этот раз будет двойня.
— Что же вы собираетесь делать с мальчиком? — спросил Норман.
— Боже милостивый! Я должен что-то сделать. Я, пожалуй, спрошу сестру, не знает ли она, кто может присмотреть за ним сегодня. Утром я забегу в приют и переговорю с управляющим.
— Я возьму его, — сказал Норман, поддавшись порыву.
— Вы? — удивился доктор.
Забыв о манерах, он уставился на Нормана.
— Да, я возьму его, — повторил Норман.
— Но куда? — спросил доктор, — В Пэддокс? Вы только что вернулись после медового месяца. Что скажет ваша жена?
— В Пэддоксе много комнат, — сказал Норман.
— Вы очень добры, Мелтон. Утром я поговорю с управляющим и скажу ему, где ребенок.
— Спасибо, — ответил Норман.
— Давайте скажем сестре, — сказал Мэтьюс, открывая дверь, — ребенку надо дать с собой кое-какие вещи.
Билли только что покончил со своим чаем и строил пирамиду из чашки и нескольких тарелок.
— Осторожно, Билли, — сказал, входя, врач, ты что-нибудь разобьешь.
— Я стжою большой дом, — ответил мальчик, — а внутжи живут львы.
Норман подошел к столу.
— Послушаай, Билли, ты бы хотел пойти со мной и посмотреть очень большой дом? Боюсь, что львов там нет, но дом на месте. Согласен?
— Как мы поедем туда? — практично спросил Билли.
— В машине.
— В той машине на улице? — широко открыл глаза Билли.
— Да.
— Поеду, — с восторгом согласился Билли. — А может и мама тоже поехать с нами?
— Думаю, что нет, — сказал Норман. — Мама очень больна, и я думаю, она была бы очень довольна, если бы ты поехал сегодня со мной.
— Я буду очень хожошим мальчиком, если я поеду в большой дом. Я скажу маме.
Он подошел к лестнице, но Норман остановил его.
— Подожди минутку, — сказал он, положив ребенку руку на плечо. — Маму беспокоить нельзя.
Спустя несколько минут сестра и врач спустились вниз. Сестра несла трогательно маленький пакетик в коричневой бумаге, в нем было все достояние Билли. Через руку она перекинула его серое пальтишко, разорванное и с одной пуговицей. Надев его на Билли, она дала ему пакет.
— Там зубная щетка и ночная рубашка. Не забудь почистить зубы, Билли.
Она повернулась к Норману.
— Извините, сэр Норман, что я не узнала вас, когда вы вошли. Я так была расстроена… Вы понимаете?
— Конечно, понимаю, — ответил Норман. — Я присмотрю за Билли, а доктор увидит его завтра.
— Это такое облегчение для меня, — сказала сестра.
— Пойдем, — сказал Норман ребенку.
Билли попятился.
— Можно я попжощаюсь с мамой? — спросил он, — Это не потжевожит ее?
— Нет, это ее не потревожит, — сказала сестра. — Но мама тебе не сможет ответить. Ты ведь знаешь, что она очень больна.
Билли приложил обе ладошки ко рту.
— До свидания, мамочка, — закричал он. — Я завтжа вернусь. Я поеду в большой машине. Я буду очень хожошим мальчиком.
Он опустил руки и тревожно спросил:
— Ты думаешь, она слышала меня?
— Уверена в этом, — ответила сестра.
Норман взял Билли за руку. Он не смотрел на Мэтьюса. Молча они спустились по ступенькам и сели в машину.
Билли сидел рядом с Норманом. Он был бледен от возбуждения, а глаза широко открыты.