122 
Внезапно он вновь ощутил себя маленьким мальчиком, пытаясь сглотнуть слезы, для которых был уже слишком взрослым, и чувствуя, как горло перехватило от детской ненависти. Рука отца, от которого сильно разило виски, лежала у него на плече.
– Ты видел ее лицо, когда сказал ей, что в один прекрасный день вернешься сюда? Она побледнела. Побелела, как эти колонны. А ты вернешься, малыш. – Отцовские пальцы больно впились ему в плечо. – Посмотри на этот дом, посмотри и запомни, потому что и он, и вся эта земля будут твоими. И эта тварь ничего не сможет сделать. Ничего.
– Я ненавижу ее. – Эти слова были исторгнуты горечью и жгучей обидой. – Ненавижу и ее, и этот дом. Когда он будет мой, я его спалю.
– Не говори глупостей. Кирпич не горит. – Он подтолкнул Ченса к пыльному пикапу. – Пошли. Уберемся отсюда.
– Где мы будем жить, пап?
– Найдем что-нибудь, не беспокойся.
И они нашли – старые меблирашки в Талсе, ветхий пережиток времен бума, когда нефтяные компании строили дешевое жилье для своих рабочих. Зимой здесь было страшно холодно, а летом – жарко, и почти всегда воняло отцовской блевотиной. Хотя арендная плата была низкой, на нее как раз хватало его месячного заработка от продажи газет. Отец тоже работал время от времени, чтобы заработать на хлеб, одежду и бутылку виски. Но он и этим перестал себя утруждать, когда Ченсу исполнилось четырнадцать. Бутылка дешевого спиртного – вот все, что ему было нужно; а напившись, он принимался поносить Хэтти и уверял Ченса, что все это – явление временное. В конце концов через два года он допился до смерти.
Вот что Хэтти сотворила с его отцом – лишила его гордости и достоинства, втоптала в грязь. Еще в Морганс-Уоке Ченс видел, как отца постепенно уничтожают бесконечные хлесткие удары ее языка. Он ее за это ненавидел. Конечно, он неизменно отвечал: «Да, мэм. Нет, мэм», но всегда с вызовом, без тени уважения.
Это было давным-давно. Однако сейчас ему казалось, что совсем недавно. Глубоко вздохнув, Ченс отогнал от себя воспоминания и подошел к парадной двери. Он дважды поднял и опустил медное кольцо – ветер заглушал его глухой стук.
Ему открыла Мэксайн, чье удивление сменилось тихой радостью.
– Ченс… Эти два дня я беспрестанно о вас думаю. И вот вы здесь.
Войдя, он взял пышнотелую экономку за обе руки и улыбнулся своему единственному другу.
– Как дела, Мэксайн?
Припухлость вокруг ее глаз свидетельствовала об уже пролитых в горе слезах, а их влажность – о том, что она вот-вот расплачется.
– Временами она бывала очень жестокой, Ченс, но последние дни она так страдала, что я… – Ее подбородок задрожал, и она осеклась. Затем натужно улыбнулась. – Трудно поверить, что ее больше нет. Я постоянно жду, что она меня позовет.
– Я знаю.
Он обвел взглядом переднюю – здесь ничего не изменилось, вплоть до зеленой фарфоровой вазы на круглом столе. Более того, он ощущал присутствие Хэтти, ее извечную враждебность.
– Это несправедливо, Ченс, – прошептала Мэксайн. – Я всегда думала, что, когда вы заново переступите порог этого дома, это будет к добру. А теперь… – Ее голос прервался, а взгляд скользнул в направлении большой гостиной. Ченс мгновенно понял, что Флейм была там.
– Я приехал, чтобы встретиться с миссис Стюарт, Мэксайн.
– Она не захочет вас видеть. – Мэксайн сочувственно покачала головой. – Она строго-настрого наказала, что если вы позвоните или…
– Мэксайн, мне кажется, я слышала…
Флейм остановилась в арочном дверном проеме, и их глаза встретились. Она была в черном платье с длинными рукавами, чрезвычайно простом и элегантном, ее рыжие волосы были забраны в классический пучок. Никаких драгоценностей и минимум косметики. Никогда она еще не казалась ему такой поразительно красивой. Он выпустил руки Мэксайн, которая отступила назад, и оставил без внимания ее виноватый и тревожный взгляд.
– Здравствуй, Флейм.
– Что ты здесь делаешь?
Может быть, по хрипотце в голосе или по складкам, чуть заметно залегшим у рта, Ченс понял, как она устала и что сейчас переживает. Впрочем, он не был в этом уверен. Как бы там ни было, он видел, что она утомлена и, как он надеялся, более податлива.
– Я приехал тебя повидать. – Он отошел от двери, направляясь к Флейм. – Ты по-прежнему моя жена.
– На сей счет с тобой свяжется мой адвокат.
И хотя он ожидал услышать нечто подобное, эти слова, произнесенные вслух, его разозлили.
122 
