ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  80  

Какая мне разница, как золото оказалось у Довида буквально?

Разница именно в том, была ли Лаевская в это замешана.

Мирон утверждает, что была.

Главное, безоговорочное и ясное — первоначально узел делал Евсей. Значит, Евсей и привез кисет. Мирон ему чужой. А Лаевской не чужой. Евсей бы к чужому с таким грузом не заявился. А Лаевская к родному, да еще и зависимому по всем швам, явилась с уверенностью, что все приказанное исполнит. Мирон Евсея не знал. Придумать его образ со слов Лаевской — зачем путаться лишнее?

Нет.

Тут и содержалась капелька правды, на которую Мирон опирался всем телом.

Кисет привезли Лаевская с Евсеем. Потом Мирон отдал его Довиду.

Это мне свидетельствует про что?

Это мне свидетельствует про то, что Евсей был с Лаевской в чем-то крепко заодно. И до того крепко, что потом застрелился, оставил своих троих детей и любимую жену на произвол.

Гроши, которые Зусель в Чернигов тащил и где-то потерял или еще что, — отдельная история. Может, они и не с кисета. Они — посторонние.

И может, Гришка про эти именно гроши и имел в виду.

Я даже не размышлял, а внутренне ползал и ползал вокруг кисета с золотом и бумажками в виде денег — про которые, кстати, Мирон ничего отдельно не сказал и даже вроде не заметил их особо, — аж до кружения во всем теле — с головы до пяток, с пяток до головы, и врастал в землю, вдавливался. А гора надо мной высилась и высилась. Высилась и высилась. Высотка, которую надо было взять. Несмотря на жертвы. Назло врагу.

В Рябину вошел ночью.

Вслед мне брехали собаки. И сам я себе показался собакой.

Бегаю, бегаю, как за своим хвостом гоняюсь. И нюх у меня вроде заварен: сильно горячим накормили. Или сам хватанул.

Сколько раз делал план. И каждый раз план срывался или отодвигался. И отодвигала его пухлыми руками Лаевская. Отодвигала и отодвигала. И не в определенную сторону, а так — вроде тарелку с невкусной едой.

Потому что она — Лаевская Полина Львовна — сытая по горло. Ей не к спеху.

А я — голодный. Мне срочно.

И ни разу за все время пути не вспомнил про исчезнувшего Зуселя. Про гроши, что у него якобы присутствовали, — сто раз. А про него как такового — ни разу.

В хату к Диденко не стучал.

Завалился спать прямо в саду под вишней. Ряднинка там валялась. Сухая трава в изголовье — наверно, старик дремал днем. Я на его место и пристроился.

Подумал с радостью: повезло. Никаких слов объяснять не нужно. Никого будить не пришлось.

Встал до петухов. Тихонько стукнул в окно.

Выглянула Любочка. Открыла дверь. Мы обнялись крепко-крепко.

Я шепнул, чтоб она пошла за мной.

Люба спросила на ходу:

— Что случилось? Ты надолго?

Повернулся к ней всем телом:

— Ничего не случилось. Сегодня мы с детьми уезжаем. Садись, надо важное тебе сказать — и пакуй вещи. Садись, садись.

Любочка опустилась на скамейку, на самый край.

Сказал:

— Довид Басин умер. Гришку и Вовку мы берем к себе. Где двое — там и четверо. Да, Любочка?

Люба заплакала.

Но произнесла твердое:

— Да.

Диденко к моему появлению отнесся спокойно. Радости не проявил, но и не бурчал. Сказал:

— Увозишь, значит, своих. Срочная эвакуация. Я не ответил ничего.

Дети мне обрадовались, конечно. Я их долго обнимал и прижимал к сердцу.

Ганнуся взяла меня за руку и секретным голосом прошептала:

— Пойдем в сарай, я тебе покажу что-то.

Ёська побежал за нами. Я, чтоб он не споткнулся, взял его на руки.

Вошли в сарай. Ганнуся, как в музее, показала пальчиком на что-то у стенки. Доски, инструменты.

— Папа, дедушка себе делает гроб, чтоб в нем лежать под землей. Мы ему помогаем.

Ёська прижимался лицом к моей шее и повторял каждое Ганнусино слово неразборчивым детским языком.

Ганнуся подвела меня близко. И правда, на двух пеньках стоял гроб. Еще не до конца сделанный. Доски обструганы гладко.

Ганнуся с гордостью провела по ним ладошкой:

— Ничего не должно колоться. Мы с Ёськой сами проверяем. Мы любим дедушку и хотим, чтоб ему было хорошо. Еще осталась крышка, и дедушка будет умирать.

Я слушал и смотрел. Но в какой-то момент упустил нить. Показалось, что я во сне. Только тяжесть Ёськи не дала мне окончательно прикрыть глаза и опуститься на твердую землю, хоть сильно хотелось.

  80