Особенно,... 
65 
Я поехал к ней в больницу.
Дашевский встретил приветливо, сходу заверил: у Бэлки небольшое просветление. Надолго ли — наука определить не в состоянии.
На мой вопрос о посетителях шепотом сказал:
— Никого. Я вас уверяю — никого. Недели три как никого.
— Она сама не интересуется?
— Нет. Говорит, рада, что ее оставили в покое. Я вам даже посоветую ее сейчас не трогать. Посмотрите со стороны. С санитарками поговорите, они, как самые к ней близкие, знают лучше врачей. Я распоряжусь, чтоб вас приняли вежливо и не избегали разъяснений. Вы ж понимаете, у нас с родственниками персонал разговаривать не настроен. Люди нервничают от непонимания, а объяснить иногда и нету возможности.
Бэлка гуляла вокруг яблонь. Срывала зеленые маленькие яблочки, и не яблоки даже, а только завязи, надкусывала и бросала. Надкусывала и бросала.
Я позвал:
— Бэлка! Что ж ты домой не идешь?
Бэлка спокойно ответила:
— Пока не хочу. Как захочу — пойду. Я пока яблок не наемся — не пойду.
— И я с тобой поем. Я тоже сильно хочу.
Мы с ней стали рвать будущие яблоки наперегонки.
Бэлка засмеялась:
— Ты выше, я не дотянусь. Давай ты рви, а я буду прятать. Под рубаху. У меня под этой еще одна. Я ее завяжу на подоле, туда буду запихивать. Запихаю до самой шеи. И будет у меня живот. Мне нравится, когда живот. И Евсею тоже нравится. А тебе?
— И мне нравится, Бэллочка.
Она завязала нижнюю рубаху и подняла ее выше колен. Вроде большого мешка.
Некрасиво и неаккуратно.
Я ей посоветовал:
— Мы сейчас не будем собирать. От этих зеленцов живот некрасивый. Нужно крупные, большие, понимаешь?
Бэлка кивнула и стала развязывать узел. Но, видно, затянула слишком и теперь не получалось.
Я хотел помочь. Присел перед ней на колени. Только руки протянул к узлу, Бэлка оттолкнула меня ногой.
Я упал от неожиданности на спину.
Она стала надо мной раскоряченными ногами, с поднятой рубахой. Я как в загородке между двумя столбами. Сумасшедшая, а неприятно, все-таки женщина, надо иметь стыд.
Тронул ее за ногу, хотел сдвинуть. Стоит как вкопанная.
Немножко приложил силу. Она чуть отступила.
Говорю строго:
— Бэлка, что Евсей подумает про тебя и про меня? Нельзя так стоять с мужчиной. Подумай своими мозгами, Бэлка.
Бэлка подняла голову вверх и выдохнула:
— О-о-о-ох.
Но с места не ушла. Только рубаху выпустила, и она над моим лицом повисла мешком.
С Бэлкой я справился. Уложил ее лицом в траву. Затихла. Закрыла глаза. Я ее покачал за плечи, как маленькую. Вроде приснула.
Сквозь ее сон спросил:
— Бэллочка, скажи мне, сонечко, ты на Лаевскую не обижаешься? Она ж с твоим Евсеем чтото имела. Я знаю. И ты ж знаешь?
Бэлка глаза не открыла. Выпустила пузырь из губ.
Потом вытолкнула по буквам:
— З-н-а-ю.
И так глубоко заснула, что ни тряски моей не чувствовала, ни громких слов в ее адрес.
Бэлка дала мне наводку. Опять Лаевская.
Но идти к Полине еще не время. Надо в Остер.
В Остре, в хате у Довида, я застал Симу Захаровну и Суньку.
Сима что-то варганила в печке, Сунька читал вслух книжку — Вовка и Гришка слушали.
Для завязки я спросил с порога:
— Что читаем, поколение?
Сунька оглянулся и четко ответил:
— Гайдара читаем. «Чук и Гек». «Судьбу барабанщика» прочитали, «Тимур и его команда». Еще ряд произведений. В перевес мракобесиям, что Зусель им в головы вдалбливал.
Я похвалил. Хороший писатель, к тому же военный человек, погиб на фронтах войны.
— Нравится, пацаны? — Вовка и Гришка кинулись ко мне, обняли за живот. Мычат — приветствуют, как телята.
Я взял обоих на каждую руку. Тяжелые. Растут.
Довид не удивился моему появлению.
Сам он сильно похудел. А в остальном внешний вид удовлетворительный.
Говорит:
— Ну, пойдем до Малки на кладбище? Зусель там.
— Зачем сразу на кладбище? Мне и с живыми хорошо. Тем более у вас чистота. Сима старается?
Сима повернулась с чугунком в руках:
— Я только набегаю. Сунька в основном и целом занимается. Подружки его тоже. Взяли шефство.
— Ага. Правильно. Дети — наше будущее. А старики — наше уважение. «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Да, Довид Срулевич?
65 
