Последние отзывы

  25  

Потом тихонько с присвистом и говорит:

— А, ну конечно. Там же ж эти, как их, в белых халатах. Евреи. Как же. Знаю. Не волнуйтесь, Михаил Иванович, дорогенький. То врачи. Они ж обученные жизни лишать. А я и не врач, и никто подобный. Я сама мамашей была. Еврейской мамашей. Я, можно сказать, просто еврейка без халата. Без белого, по крайней мере. Вы ж цвета хорошо различаете? Какой на мне?

Она погладила себя по расшитому шелку от груди вниз и на толстой ляжке сжала пухлый кулачок.

И этим пухлым своим кулачком припечатала:

— Что, сгодилась жидовка?

Я без обиняков ответил:

— Сгодилась. Когда ребенка спасаешь, все сгодятся.

Она отвернулась. Так резко, что стул от натуги скрипнул.

И голос ее, другой, не гадский, каким она обычно ко мне обращалась, сказал:

— Да. Когда детей спасаешь — все сгодятся. Все.

Лаевская собралась в момент. Она — на автобусе, как раз подъехал к остановке по пути, — к Любочке, я ловил машину, чтоб транспортировать Иосифа с Коцюбинского на Пять Углов.

Когда ехал домой за мальчиком и Лаевской, подумал, что спорол горячку. Можно было из дома отвезти Иосифа в больницу, а Любочке сказать, что к Лаевской.

Но тут же понял — номер пустой и он не пройдет. Любочка захочет проведать, хоть разок — и что? Нет, я поступил правильно. Жалел, что в порыве выдал Любину беременность, но в целом — правильно.

Лаевская все сделала, как обещала. И я — как обещал.

Решили с ней, что приходить буду не каждый день и смотреть на мальчика издали, чтоб самому на всякий случай не явиться переносчиком заразы.

Лечение шло хорошими темпами — как положено в природе подобных вещей.

Усиленное питание, лекарства, уход Лаевская взяла на себя. Я, конечно, собирался все до копейки ей вернуть из ближайшей получки.

Она так и сказала:

— Отдадите. У меня пока хватит. Не хватит — у Евочки возьму.

Имела в виду Еву Воробейчик.

Я машинально спросил, чем занимается Ева, откуда у нее доходы на новом месте, устроилась ли она на работу.

Полина Львовна в двух словах описала, что Ева пошла на обувную фабрику, туда, где работала Лиля, и даже заняла ее место на конвейере.

Я кивнул:

— А, тоже «кашу» на колодку намазывает. И что, густая «каша» или, как всегда, комками с трухой выше нормы?

Лаевская не упустила:

— Откуда вы, Михаил Иванович, знаете, что Лилечка «кашу» намазывала?

Я промолчал. На провокационные вопросы отвечать нельзя. Никогда нельзя. Мало ли, откуда я знаю. Я, между прочим, много чего знаю.

— Вы, Полина Львовна, если забыли, так я вам напомню, что я лично следствие вел по делу Лильки. И на фабрике бывал. И с коллективом говорил. И весь рабочий процесс смотрел. И заготовки с конвейера в руки брал, запачкаться не боялся.

— Что вы, что вы! Я вас задеть не хотела. Сказалось и сказалось. Евочка тоже много с товарищами Лилечки беседует. Они ей много чего рассказывают как сестре покойной. Вам не интересно? Могу поделиться. Или Евочка сама вам расскажет. Не хотите?

Чтоб пресечь ненужные продолжения, я сказал:

— Когда время придет, сам спрошу. И она мне как миленькая выложит. И коллектив еще раз опрошу, если сочту нужным.

Лаевская вытянула руки вверх и руками замахала. Рукава халата задрались высоко. Я заметил, что руки от локтей вниз у нее еще больше потолстели и немножко обвисли. Она руками часто при разговоре трясла по-всякому. Не заметить было невозможно. Да, женщина уже не молоденькая. А хорохорится. Жалко ее, а что сделаешь.

Мысленно отвлекся на секунду.

А Лаевская гнула свою линию:

— Ой, что вы разозлились, и Лилечку грубо вспомнили — «дело Лильки»! Она вам не Лилька, а Лилия Соломоновна Воробейчик, убитая преступным образом на дворе собственного жилища среди белого дня. — Начала вроде шуткой, а закончила плохим тоном. Плохим.

Я строго взглянул на нее и предложил:

— Полина Львовна, вы на фоне больного ребенка находитесь. Давайте про ерунду не отвлекаться.

Она тут же переменила лицо, начала рассказывать про Иосифа.

Прощались душевно. Я пообещал явиться через день, но если что, немедленно просил сообщить мне по рабочему телефону.

Лаевская кивнула в сторону бумажки, заткнутой за трельяж, там был записан мой рабочий телефон:

— А как же, помню, помню. Не волнуйтесь.

  25