— Ты не права, Виола, — пылко возразил он. — Я много раз раскаивался в этом, поверь! И потом, — добавил он с циничной усмешкой, — ответь мне без лицемерия: разве ты сама не рада, что избавилась тогда от ребенка? Ну зачем, зачем он был тебе нужен? Только лишняя обуза, кандалы на ногах и больше ничего! А так… ты молода, красива, свободна. И все эти годы ты жила в свое удовольствие, не обременяя себя досадными заботами.
— Значит, для тебя ребенок — всего лишь кандалы на ногах?! — возмущенно вскричала Виола. — Да, нечего сказать, хороши же твои моральные принципы! Правильнее сказать, их у тебя вообще нет. А значит, любая нормальная женщина должна держаться от тебя подальше.
— Ладно, не горячись, я слегка преувеличил, — сказал Кевин, чуть заметно поморщившись. — Нет, конечно же дети нужны. Но только не когда тебе всего семнадцать лет и у тебя вся жизнь впереди. Благоразумные люди обзаводятся потомством, когда им уже за тридцать, и я просто не могу понять, почему ты так рвешься стать матерью.
— Я не рвусь стать матерью, — возразила Виола. — И в то лето беременность не входила в мои планы. Но раз так получилось, нужно было принимать свою судьбу. И это должна была сделать не только я, но и ты, вернее, мы вместе. К тому же это по твоей вине я оказалась в положении. Ты заверял меня, что ничего такого не случится, и не сдержал своего обещания.
— Это не моя вина: я все делал осторожно! Просто ты оказалась… слишком плодовитой. Есть такие женщины, которые беременеют, как кошки. Откуда я мог знать, что ты из их числа?
— Ты должен был предвидеть и такую возможность, Кевин. Ты прекрасно знал, что связываешься с неопытной девственницей. Просто тебе было плевать, чем это может обернуться. Ты заранее собирался сделать ноги в случае промашки и не нести никакой ответственности. Я бы не удивилась, если бы узнала, что я не единственная девушка, которую ты бросил беременной.
Кевин досадливо поморщился.
— Ради бога, Виола, сколько можно обмусоливать эту тему? Я ведь уже сказал, что признаю свою вину и во всем раскаиваюсь. Чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я стал перед тобой на колени, валялся у тебя в ногах… ей-богу, я не знаю!
— Я хочу от тебя только одного, — ледяным тоном произнесла Виола, — чтобы ты раз и навсегда исчез из моей жизни. Чтобы ты оставил меня в покое… и со своим раскаянием, и со своей страстью.
— То есть, несмотря ни на что, ты не желаешь иметь со мной дел, да?
— Да, черт подери!
— Несмотря ни на что?! — перепросил Кевин с нажимом и нотками возмущения в голосе.
— Несмотря ни на что, — твердо ответила Виола. — Хотя я не понимаю, на что я должна смотреть. Может, ты думал, что меня растрогают твои заверения в мнимом раскаянии? Так знай: они меня ничуть не тронули. И даже будь твое раскаяние настоящим, а не притворным, это ничего бы не изменило. В моей жизни для тебя нет места, Кевин Гилфорд!
Какое-то время Кевин молчал, поглядывая на Виолу. Потом на его губах появилась дерзкая, даже какая-то азартная улыбка, заставившая Виолу насторожиться и приготовиться к обороне.
— Ну что ж, — протянул Кевин, молодцевато приосаниваясь, — я вижу, у меня осталось только одно средство переломить твое нелепое упрямство. И будь я последним болваном, если не воспользуюсь им!
С этими словами он резко шагнул к Виоле и попытался поймать ее за руку. Однако Виола поспешно отскочила в сторону и, метнувшись к столу, схватила первое попавшееся ей под руку орудие — маленькую фарфоровую вазочку, которая оказалась пустой.
— Только попробуй подойти ко мне, Кевин, — угрожающе процедила она. — Один шаг в мою сторону — и я без колебаний разобью эту штуковину на твоей дурной голове!
— Ага, а потом отправишься с тюрьму, — ехидно парировал он. — А я уж постараюсь использовать все связи своей семьи, чтобы тебя не скоро оттуда выпустили.
— Конечно, постараешься, — в том же тоне сказала Виола. — Если только мне не удастся раскроить тебе череп и отправить тебя в ад, где тебе самое место!
Глаза Кевина сверкнули бешеной злобой, и он двинулся на Виолу. Но вдруг передумал и поспешно ретировался.
— Пожалуй, я проявлю благоразумие и подожду, пока ты снова станешь вменяемой, — сказал он с ухмылкой, отступая к дверям. — А времени у меня сколько угодно. Я могу просидеть здесь до самой ночи, а если понадобится — то и до утра. Но предупреждаю тебя, дорогая Виола: я не уйду из твоего дома, пока хотя бы не поцелую тебя!