109 
Весть о том, что к эмиру везут диковинного раба, неслась впереди судейской машины, от становища к становищу. И даже судьи склоняли головы: бледный раб оказался достоин. Красный путь — не для всех.
Солнце замерло на небосводе в немом ожидании. Дело шло к вечеру, и до заката оставалось около трех-четырех часов, но казалось, будто светило забыло свои прямые обязанности и повисло на небе, словно большой глаз, обладающий собственной волей. Оно уставилось вниз с каким-то недобрым вниманием, так, что жители здешних бесплодных земель передергивали плечами и останавливались. Как кони, почуявшие невдалеке стаю степных волков. Да и ветер, казалось, притих. Это тоже тревожило. Почему бы ему не дуть, когда вокруг — только степь да пустыня? А кто его знает? Только чудилось, что на полдня пути — ни дыхания, ни дуновения. Все как застыло. Лишь на дорогах клубилась тяжелая желтая пыль, да солнце смотрело недобро, освещая дворец эмира — владыки единственного материка на планете Бедгог.
Сооружение, именуемое «дворцом», скорее напоминало собой городище — комплекс строений из драгоценного дерева. Преобладали дома в один-два этажа. Но от обычного города городище отличалось так же, как от крепкой старухи отличается молодая красавица рабыня. От одной получаешь лишь сделанную работу, а от другой — и работу, и удовольствие, и красоту.
Чудо, а не городок! Никаких тебе стен в два человеческих роста, обмотанных рядами колючей проволоки. Ни танков нет, ни военных баз — красота! Может, сила эмира могуча, как Сила Копья? Вряд ли. Владыка и сам защищается. Ведь те, кто идет во дворец, сильно задерживаются в пути. Потому что на каждой дороге — кордоны. А там есть и колючая проволока, и танки, и прочая техника. Воины на заставах суровы. Потому что единственный документ на Бедгоге — лицо человека. И два способа проверки сего документа — допрос или честное слово. Поэтому у вояк на заставах глаза пустые, холодные, как оружейные дула. Хочешь не хочешь, а правду расскажешь. Иначе язык отрежут — и в рабство.
Впрочем, кордоны для путников — не зло, а скорее спасение. Где укрыться в песчаную бурю, у кого пополнить запасы воды, как не у вояк на заставах? Поэтому на задержки в пути и не роптали, а, напротив, прикидывали, сколько еще добираться до очередного поста. Особенно в межсезонье, когда ветер не знает, с какой стороны дуть, когда того и гляди буря начнется.
Вот и сейчас потрепанная машина с двумя судьями и рабом двигалась в сторону эмирского дворца, а ветер дул нехорошо, швыряя песком в лобовое стекло.
«Добраться бы поскорей...» — беспокоились конвоиры, представляя себе, как растянутся на лежанках в покоях владыки и вкусят заслуженный сон.
Да и во дворце их с нетерпением ждали. Кто мог знать, что могущественный владыка вдруг преисполнится нетерпения, оседлает коня и пожелает выехать им навстречу? Впрочем, властитель пока еще думал об этом.
Эмир был красив и опасен. Его облик, вызывающий в душе образ грозовой тучи, притягивал к себе взгляд. Глаз не отвести: крепок, строен; в черных глазах словно горят Звезды Войны, восходящие над Бедгогом раз в половину столетия. Над ними — густая щетина черных бровей, сросшихся на переносице. Поведет эмир бровью, глянет — и воины бросятся исполнять повеление. Даже губ можно не размыкать — много чести. Воины, служащие эмиру, вышколены с босоногого детства, да им же самим биты. Кулак властителя тверд и крепок, как камень. Эмир лишь раз удостаивает ударом в лицо, налагая печать. А дальше — повиновение, годы и годы. Поэтому крепкие злые мужчины стелются перед владыкой, как степная трава. Он — сильнее любого другого. Он — дагд-богатырь. Во всяком случае, так говорят. А те, кто думал по-иному, закончили жизнь на дыбе. Камни двора, предназначенного для пыток, давно потемнели от крови. Эту кровь проливал еще эмир Даг, легендарный владыка, правивший сто пятьдесят лет назад. Льет ее и нынешний эмир по имени Раг. И предшественник Рага, и предшественник его предшественника. Потому что чем больше льешь крови, тем легче удерживать власть.
Раг держался в седле, как влитой. Вороной жеребец, чуть гарцуя под всадником, стукнул копытами о булыжную кладку двора. Владыка нахмурился и чуть заметно оскалился.
«Жеребца надо на кухню отдать. Плохо выучили», — скользнула по краю сознания ленивая мысль.
Еще часа два — и из красиво изогнутой шеи коня хлынет густая кровь. Жизнь — дешевый товар на Бедгоге. Один взмах руки — и конец. А зачем ценить жизнь? Она слишком быстро проходит. Сегодня — красивая молодая рабыня, а завтра — старуха. Сейчас — военачальник, а к вечеру — труп. Так бывало, и так, к сожалению, будет. Да и сколько лет отмерила людям Воля Копья? Сто. От силы — сто десять. К шестидесяти уже подступала бессильная старость, а старики заживаются редко. Но он, Раг, еще молод. Всего тридцать пять. Да и власть держит крепко.
109 
