Теперь ее глаза умоляли.
— Да, — мягко отозвался он, — у меня нет причин вам лгать.
Впрочем, они все-таки были. Он боялся, что она может совершить глупость до того, как осознает, что делает, и все последствия будут на его совести.
«Только не хватало ее крови на твоих руках», — сказал Хэмиш.
Она снова вскочила.
— Мне надо идти…
— Прежде чем поверите очередным слухам, приходите ко мне, и я всегда скажу вам правду. Даю вам слово, — пообещал Ратлидж.
Присцилла Коннот глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
— Не знаю, могу ли вам доверять. У меня как-то путаются мысли…
— Вам бы неплохо было посетить доктора Стивенсона, которому вы доверяете.
Она засмеялась сухим, безжизненным смехом:
— Мне вряд ли поможет медицина.
— Может быть, расскажете мне, что отец Джеймс…
Она покачала головой:
— Это не связано с его смертью. Только с его жизнью. И с этим кончено. Раз и навсегда.
Она огляделась в поисках сумочки, взяла ее со стола, сказала нерешительно:
— Я лежу без сна по ночам и все думаю, кто мог его убить. Был ли кто-то еще, с кем он обошелся так же жестоко, как со мной. И мне больше понравилась бы эта версия, чем простое банальное ограбление. Спасибо за ваше участие, инспектор. — Последние слова были произнесены светским тоном, как будто закончилась приятная беседа и пришла пора покинуть гостеприимный дом. — Вы были очень добры.
Пожелав ему спокойной ночи, Присцилла Коннот пошла к двери.
Еще одно крушение для отца Джеймса, думал Ратлидж, глядя ей вслед. Как отец Питера Гендерсона… Сколько их всего было?
Миссис Барнет все еще находилась на своем месте, когда он вышел в холл и подошел к стойке. Она подняла голову, отвлекшись от своих подсчетов.
— Да?
— Мне сказали, что мистер Симс, Фредерик Гиффорд и отец Джеймс часто обедали вместе. Они приходили сюда?
— Да, примерно дважды в месяц. Иногда только отец Джеймс и викарий. Я всегда заранее готовилась, мне нравилось их принимать. Они никогда не доставляли хлопот, и мне даже удавалось с ними поболтать, когда я приносила чай в гостиную. — Она задумалась на миг, припоминая. — Нелегко вести дело одной. У меня ни на что не остается времени. Поэтому я была им рада, как будто зашла пара друзей, с которыми я могла поболтать обо всем, например о понравившейся книге. От них я узнавала новости из Лондона и много интересного, что происходит на свете. Мой муж хорошо был с ними знаком, и их присутствие здесь как будто возвращало его ко мне на это короткое время.
Значит, в ее жизни были приятные моменты, и она ждала этих встреч.
А у него не было даже такого. Ратлидж давно пришел к мысли, что его состояние находится на грани нервного и физического истощения, но не чувствовал жалости к себе. Что бы там ни бубнил Хэмиш, он просто принимал это как неизбежность. Как условие жить в мире с собой.
Миссис Барнет, видимо, собиралась пожелать ему спокойной ночи. Но он задержал ее новым вопросом:
— Вы не можете назвать мне имя женщины, которая остановилась в вашей гостинице?
Лицо миссис Барнет приняло непроницаемое выражение.
— Простите, инспектор. Она здесь гостья, и вам придется спросить у нее самой.
Хэмиш тут же подтвердил: «Это принято в отелях — хранить в секрете данные о постоялице, путешествующей в одиночку».
Но Ратлидж, как будто разозлившись, что ему указали на дурные манеры, сухо сказал:
— Это не личный интерес, миссис Барнет. Это вопрос полицейского. — Слова уже вылетели, было поздно жалеть.
Миссис Барнет удивленно на него посмотрела, она не ожидала от инспектора такого тона, и ответила сдержанно:
— Ее фамилия Трент, инспектор.
— Ее имя Марианна?
— Она представилась как Мэй Трент.
— Ясно. Мэй часто сокращение от Марии, например, королеву Марию звали в семье Мэй.
Интересно, знал ли Гиффорд, что она остановилась в Остерли? И ничего не сказал? Или не хотел, чтобы Ратлидж разыскал эту женщину?
«Ты не спрашивал его», — сказал Хэмиш.
На следующее утро, явившись в участок, он застал инспектора Блевинса за рабочим столом. Перед ним лежало раскрытое письмо.
Он поднял голову от стола, когда констебль впустил в кабинет Ратлиджа, и кивнул, здороваясь.
— Надеюсь, ваше утро лучше, чем мое.
— Точильщик ножниц?
— Да. Его зовут Болтон. Клянется, что был с Уолшем в ту ночь, когда убили священника. Нелегко будет добиться от него правды.