Особенно,... 
59 
Но надежда умирает последней, и часовой продолжал свои опыты. Ему всё равно нечем было больше заняться. Клятвы он при этом не нарушал — с посетителями, не знавшими пароля, страж по договору мог поступать, как угодно.
Однако с появлением Судии мотивация резко изменилась. Безобидное хобби с другими, в отношении этого посетителя стало рискованной операцией, исходом которой могли стать только свобода или смерть. Некоторое время Семнадцатый даже подумывал отказаться от авантюры и честно выполнить свою работу, позволив чудовищу войти в склеп и выйти, когда оно пожелает. Но потом понял, что жить ему в любом случае совсем недолго. Раз уж Он пришёл — нечего рассчитывать даже на жалкую тысячу лет. Миру остались считанные месяцы, возможно год… Так что в случае поражения он ничего в принципе не терял, а вот в случае выигрыша — получал хотя бы глоток свободы напоследок…
Поэтому Семнадцатый не сильно расстроился, ощутив капкан челюстей, сомкнувшийся на его центральном ганглии. Он просто расслабился и приготовился перестать существовать. В отличие от двуногих, ему не светила даже Белая Равнина — его раса не обладала душой, и смерть была для них просто окончанием всего.
Но почему-то Судия не торопился наносить смертельный удар. Появившись внутри проницателя, он лишь перехватил контроль над центральными энергетическими узлами, но не стал их разрушать. Даже не причинил особо сильной боли — только дал понять жертве, кто теперь хозяин положения. Что это — утончённое издевательство, затягивание мучений? Или же ему ещё есть что сказать приговорённому?
Конечно, разговаривать в классическом смысле слова они не могли. Во-первых потому, что упругая, как резина, плоть проницателя глушила всякий звук. Во-вторых, у вампира были заняты челюсти, и выпускать нервный узел пленника он не собирался — червяку понадобились бы ничтожные доли секунды, чтобы вышвырнуть из себя опасного «пассажира». А телепатией Судия владел ещё недостаточно, чтобы установить мысленный контакт с настолько странной формой жизни.
Поэтому переводчиком пришлось в очередной раз поработать Мечу. Не долго думая, артефакт просто высунулся из тела хозяина и воткнул лезвие в один из речевых центров Семнадцатого. Ощущения объекта его, как всегда, заботили мало, зато связь получилась отличная. Проницатель дёрнулся от боли, но тут же снова пассивно растянулся в толще камня, ожидая своей участи.
— Слушай, молодой человек… или точнее, молодой червяк! Тебе не кажется, что ты немного превзошёл обычные нормы гостеприимства?
— Брось издеваться, — безразлично отозвался Семнадцатый. — Делай свою работу, Судия.
— Интересно, как это я её буду делать, если все встречные в Носфере норовят мне помешать? Одни в обморок падают, другие себя убивают, третьи билет в один конец выписывают! Здесь что, нет ни одного разумного существа, с кем можно было бы нормально поговорить?
Иронии Семнадцатый не оценил. По молодости лет он вообще был плохо знаком с таким понятием. И был уверен, что познакомиться и не успеет.
— Можешь говорить со мной, Судия. Я тебя слушаю.
— Большое спасибо за разрешение! Так может, всё-таки соизволишь объяснить, на кой ляд тебе понадобились такие опыты? Не знаю, как вам, но людям в каменной клетке, как правило, бывает неудобно!
Меч одобрительно хмыкнул. Язвительность Хранителя в этот момент не уступала его собственной. В этом плане Владимир оказался удивительно способным учеником… Или может, имел прирождённый талант, только до сих пор стеснялся проявить.
— Я хотел свободы, — признался проницатель. — Пока убежище цело, я его раб.
Внутренности обожгло порывом холода. Владыка явно разозлился.
— Сколько пленников ты доставил в убежище?
— Пятьдесят девять, считая тебя и твоих двух спутников.
— То есть ты приговорил полсотни человек к пожизненному заключению, чтобы они пробили тебе дорогу к свободе? Не слишком ли дорогая цена, червячок?
— Они всё равно были обречены. И я обречён. Теперь уже не имеет значения, как провести остаток жизни и где умереть. Велика ли вина заключённого в камере, если он разобьёт голову своему товарищу перед тем, как их обоих должны повести на виселицу?
— Почему это ты так решил? Ты не менее девятисот лет прожил с тех пор, как начал бросать их в склеп! И для умирающего ты по-моему слишком бодро выглядишь!
— Девятьсот лет для меня — что три дня для человека, — флегматично ответил Семнадцатый. — Я здоров, но поскольку ты здесь, то мы все умрём. А если бы ты не пришёл, то мир бы всё равно умер чуть позже. Я хотел лишь немного повидать мир напоследок.
59 
