Последние отзывы

  67  

Скрипач был сумасшедшим и жил при свалке уже очень давно. Водители грузовиков, привозивших сюда мусор, считали его забавной местной достопримечательностью, и не более того. Порой, правда, встречались доброхоты, проявляющие желание помочь странной личности и устроить его судьбу. Скрипача ловили, отвозили в дом для душевнобольных, платили за его лечение… а через месяц он убегал и каким-то неизвестным образом вновь оказывался на той же свалке. Его словно влекла сюда неведомая сила.

Почему его прозвали Скрипачом? Водители говорили разное. Одни — за отрешенное выражение, навечно поселившееся на его лице, другие — за руки с длинными и нервными пальцами, третьи — за комично-живописный образ. По крайней мере, все сходились только в одном: скрипки у Скрипача в руках никто никогда не видел. А вот поди же ты, пристало. Скрипач и Скрипач. Имя, если вдуматься, не лучше и не хуже прочих.

Скрипач был неприхотлив, для него все в мире делилось на две противоположности — плохо и хорошо. В лечебнице, куда его время от времени отвозили, было плохо. Нет, там хватало еды, было тепло, и можно было помыться, но хорошо почему-то не становилось. Вроде бы должно было быть хорошо, а выходило все равно плохо. В лечебнице скрипач начинал тосковать и где-то через месяц убегал туда, где ему становилось хорошо. На свалке было хорошо почти всегда. Ну, разве что в морозы или при сильном дожде становилось немножко плохо, но Скрипач отлично знал, что нужно сделать и куда можно спрятаться, чтобы снова стало хорошо. Эта свалка являлась всем его миром и только она одна знала три главные тайные страсти Скрипача.

Первой страстью была жареная картошка. В любой куче отбросов он находил вожделенные кусочки, и на полчаса мир для него превращался в рай земной. Он смаковал картошку с таким удовольствием, что, знай об этой особенности бездомного бродяги какой-нибудь богач, этот богач удавился бы от зависти. На счастье Скрипача свалку часто посещали машины с пищевыми отходами из ресторанов и недостатка в картошке, своей любимой еде, он почти не испытывал.

Второй страстью были птицы. Скрипач мог наблюдать за ними часами и иногда даже немножко огорчался, когда вечером птицы отправлялись спать. Наибольшим расположением со стороны Скрипача пользовались чайки, ворон он недолюбливал за пронзительный ор, неопрятный вид и, главное, за неумение красиво летать. Наблюдая за стаей чаек, живущей на мусорных монбаланах, Скрипач приходил в возбуждение — нечленораздельно вскрикивал, размахивал руками, подпрыгивал. Казалось, он и сам бы полетел за стаей, если бы мог. Но некому, совершенно некому было понять эти чувства и оценить эти порывы. Максимум, что говорили водители, когда видели безумный танец, «Скрипач бесится».

А третьей, и, пожалуй, главной страстью Скрипача были красивые вещи. Любые красивые вещи. Он, видимо, обладал врожденным чувством прекрасного и безошибочно отделял стильную вещь от не стильной, а подделку от оригинала. Именно из-за любви к вещам Скрипач и жил на свалке. Секрет заключался в том, что за ее пределами вещи кому-то принадлежали и никто никогда не отдал бы их Скрипачу, а тут вещи были ничьи, и то, что он находил, он мог преспокойно взять себе, никто и слова не сказал бы. Было у Скрипача в самом сердце свалки тайное местечко, приди туда кто-нибудь, кроме него самого, этот кто-нибудь сильно удивился бы увиденному. Такой коллекции абсурда, наверное, не нашлось бы больше нигде в мире. Обломок канделябра мог спокойно соседствовать с пустой коньячной бутылкой известной марки; книжные обложки, кожаные, с золотым тиснением, но без страниц (вырванных самим Скрипачом) лежали рядом со сломанным телефоном середины прошлого века, а в обрывок бального платья могла оказаться заботливо закутана надколотая ваза. Логики в коллекции Скрипача не было никакой, а критерий отбора вещей существовал только один — нравилась вещь ему самому или нет. Если вещь по-настоящему нравилась, Скрипач подбирал ее, относил в свое тайное убежище и располагал среди прочих, руководствуясь исключительно собственным чутьем. И, что удивительно, чутье на вещи, сделанные руками людей если не гениальных, то, безусловно, талантливых, у него было отменное.

Как-то произошел такой случай. Скрипач, в очередной раз сбежавший из гостеприимного приюта для душевнобольных, шел по городу, направляясь к своей родной свалке. Путь его пролегал через центр Макволы, старинный, красивый, изобилующий маленькими кафе и магазинчиками. Кафе (если из них не пахло картошкой) внимание Скрипача почти не привлекали, а вот у витрин он иногда задерживался — рассматривал выставленные там вещи. Конечно, это были вещи чужие и потому недоступные, а Скрипач давным-давно четко усвоил правило, что чужое брать нельзя. Вечерело, смеркалось, над улицей загорались висящие на растяжках фонари. Скрипач шел мимо витрин, возле одной задержался было, потом прошел дальше, а потом чуть ли не бегом бросился обратно.

  67