56 
Нэн сделала несколько шагов к двери, потом остановилась.
– Доктор, еще один вопрос. Как там Салли Картер?
Моника с чувством нереальности всего происходящего коротко сообщила, что мать Салли не просто мертва, но стала жертвой убийства.
– Ничего больше этого я не знаю, – поспешно добавила она, застегивая белый халат и направляясь в смотровую комнату.
В течение следующих семи часов у нее был лишь один пятиминутный перерыв на чашку чая и бутерброд. Последний маленький пациент ушел в шесть часов. Элма при прощании посоветовала:
– Постарайтесь отдохнуть как следует в выходные, доктор.
– Да, конечно. Спасибо, Элма.
Моника прошла в свой маленький кабинет и сняла халат. В тот же момент за ней следом вошла Нэн, чтобы задать вопрос, который мучил ее весь день:
– Доктор Моника, а что сказала Оливия Морроу? Она действительно знала вашу бабушку?
Монике пришлось отвернуться, чтобы Нэн не увидела подступивших к ее глазам слез. Она вновь мысленно переживала события последних дней – смерть Оливии Морроу, принесшую ей сокрушительное разочарование, происшествие с ней самой, едва не окончившееся фатально, перспективу для Салли оказаться в детском приюте и, наконец, осознание того, что Райан Дженнер нравится ей гораздо больше, чем она предполагала.
Переждав с минуту и справившись с волнением, она заговорила. И хотя голос у нее звучал твердо, она старалась не смотреть на сочувствующее лицо Нэн, рассказывая о том, как пришла в квартиру к Оливии Морроу и обнаружила ее мертвой.
– Так что если там и было что-то важное для меня, я никогда этого не узнаю, – заключила она.
– Кто занимается похоронами? – спросила Нэн.
– Пока мы ждали бригаду «скорой помощи», я разговаривала с доктором Хэдли, и он сказал, что обо всем позаботится.
– У меня есть «Таймс», – вспомнила Нэн. – Может быть, найдем что-то в разделе некрологов. – Она побежала к своему столу и вернулась с газетой, открытой на нужной странице. – Доктор, тут есть некролог миз Морроу. Завтра утром, в десять часов, состоится заупокойная служба в церкви Святого Винсента Феррера. На вашем месте я бы пошла. Здесь написано, что у нее нет ближайших родственников, но, вероятно, были знакомые. Мне бы хотелось пойти с вами. Не исключено, что мы сможем поговорить с кем-то из людей, пришедших на мессу, и выяснить, упоминала ли она когда-нибудь вас. Кто знает, вдруг вы что-то сможете выяснить? Терять вам нечего.
– Неплохая мысль, – медленно произнесла Моника. – Вы говорите, завтра в десять в церкви Святого Винсента?
– Да. Это на углу Шестьдесят шестой и Лексингтон-авеню.
– Встретимся там без четверти десять. – Моника достала из шкафа пальто. – «Довольно для каждого дня своей заботы»[9],– устало процитировала она.
Когда они проходили мимо стола Нэн, зазвонил телефон. Нэн подошла посмотреть, от кого звонок.
– Это доктор Дженнер, – с удовольствием сообщила она.
– Пусть звонит, – отрезала Моника. – Пойдем.
44
В пятницу утром Скотт Альтерман совершил раннюю пробежку по Центральному парку, вернулся домой, принял душ, побрился и оделся. Потом, чувствуя за собой вину, позвонил секретарше, оставив сообщение, что у него неотложное дело и он задержится.
Он приготовил себе кофе, тост и яичницу, пытаясь заместить чувство вины осознанием необходимости. Он понимал, что не годится тратить на свои дела рабочее время в новом офисе на Уолл-стрит. Ему, как партнеру, платят достаточно денег. Однако возможность успокоить Монику после того происшествия только усиливала его желание во что бы то ни стало доказать ей свою преданность.
«Она знала, насколько сильно ее отец хотел найти свои корни, – размышлял Скотт, – и думаю, ей это тоже нужно в гораздо большей степени, чем она себе представляет. Вчера вечером, рассказывая мне о смерти Оливии Морроу, женщины, которая могла знать ее деда и бабку, Моника была такой удрученной. Только разузнав все возможное об этой женщине, я смогу проследить происхождение отца Моники, а этот след может очень быстро затеряться. Если окажется, что Оливия Морроу имела какое-то отношение к Гэннонам, нам действительно будет чем заняться.
Интуиция подсказывала Скотту, что отец Моники мог быть «потомком», которого упоминал в своем завещании Александр Гэннон, и что сама Моника может быть законной наследницей денег, заработанных гением Александра Гэннона.
Насколько часто, размышлял он, приемные дети наследуют таланты своих биологических родителей? Отец Моники, Эдвард Фаррел, был медиком-исследователем, обнаружившим причину происходящего иногда отторжения имплантов. Особенно часто это случалось с протезами бедренных, коленных и голеностопных суставов, ставших надежными источниками прибыли для компаний вроде «Медицинского оборудования Гэннона».
56 
