83 
Он отнес Макса вниз и устроил его в гнезде из диванных подушек. У младенца были глаза Николаса. Первоначальный темно-синий цвет уступил место небесно-голубому, отчетливо выделяющемуся на фоне сердитого красного личика. Николас ничего не мог сказать обо всех остальных чертах. Было слишком рано судить о том, в кого пошел его сын.
Затуманенные глазенки Макса обежали лицо Николаса. На мгновение ему показалось, что он его видит. И тут он снова начал плакать.
— Господи Иисусе! — пробормотал Николас, хватая малыша и начиная быстрыми шагами расхаживать по комнате.
Он подбрасывал Макса, пел ему популярные песенки, кружился с ним по комнате и наконец снова перевернул его вниз головой. Но Макс не унимался.
Николасу некуда было деваться от этого крика. Он бился у него в ушах и в глазах. Ему хотелось оставить ребенка на диване и убежать куда глаза глядят. Он уже всерьез рассматривал этот вариант, когда на лестнице, пошатываясь, появилась Пейдж. С покорным видом, напоминая идущего на смертную казнь узника, она протянула руки к сыну.
— Наверное, он хочет есть, — начал оправдываться Николас, — я не смог его успокоить.
— Я знаю, — кивнула Пейдж, — я все слышала.
Забрав младенца у Николаса, она прижала его к себе и начала осторожно покачивать. У Николаса как будто гора с плеч свалилась. Макс немного притих. Громкий плач сменился жалобным хныканьем.
— Он недавно ел, — тихо сказала Пейдж и добавила, как будто разговаривая сама с собой: — Никелодеон. Максу нравится Никелодеон.
Она села на диван и снова включила телевизор.
Николас скользнул в спальню и нажал кнопку сигнала на бипере. У него на бедре тут же раздалось тихое стрекотание. Он открыл дверь. Пейдж стояла на лестнице и вопросительно смотрела на него.
— Я еду в больницу, — сообщил он ей. — Осложнения после пересадки сердца и легкого.
Пейдж кивнула. Он протиснулся мимо нее, борясь с желанием схватить ее в объятия и сказать: «Давай уедем. Только ты и я. Мы уедем, и все сразу изменится». Вместо этого он нырнул в ванную, быстро принял душ и сменил рубашку, брюки, носки.
Когда он уходил, Пейдж сидела в кресле-качалке посреди детской. Она до пояса расстегнула ночную рубашку. Макс уже приклеился к ее правой груди. С каждым новым глотком он как будто все больше втягивал ее в себя. Николас перевел взгляд на лицо Пейдж. Она смотрела в окно, но в ее глазах застыло страдание.
— Больно? — спросил Николас.
— Да, — не глядя на него, ответила Пейдж. — Только об этом все молчат.
Петляя между машинами, Николас стремительно вел автомобиль к Масс-Дженерал. Он открыл все окна и включил радио на полную мощность. Но даже громкому рэпу не удавалось заглушить крики Макса, продолжавшие звенеть у него в ушах. А перед его глазами стояла фигурка Пейдж, безропотно склонившейся над Максом. Николас, по крайней мере, мог все бросить и сбежать.
Когда он проходил мимо поста медсестер в отделении неотложной помощи, Фиби, с которой он был знаком уже много лет, удивленно подняла брови.
— Вы сегодня не дежурите, доктор Прескотт. Или вы по мне соскучились?
Николас улыбнулся.
— Ты же знаешь, Фиби, что я не могу без тебя жить. Давай сбежим в Мексику.
Фиби расхохоталась и открыла регистрационный журнал.
— Не ожидала услышать такие слова от молодого отца.
Николас шел по коридорам, излучая уверенность в своих силах и направляясь в маленькую комнатушку, предназначенную для дежурных врачей. Он на ходу провел пальцами по гладкому бирюзовому кафелю стен. Ожидавшее его помещение размерами скорее походило на чулан, но Николас обрадовался знакомому запаху формальдегида, антисептика и ваты, как будто его окружили стены дворца. Скользнув взглядом по аккуратно заправленной койке, он сдернул с нее покрывало. Затем выключил бипер и положил его на пол у изголовья. В его памяти всплыли слова медсестры с единственного занятия Ламазе, на которое он смог явиться. Низкий голос сестры обволакивал и ласкал. «Представьте себе длинный, прохладный белый пляж», — внушала она беременным женщинам. Николас увидел себя на таком белом пляже под палящими лучами солнца. Он уснул под напоминающий биение сердца шум волн воображаемого океана.
Глава 16
Пейдж
Я проснулась в луже собственного молока. Прошло полчаса с тех пор, как я уложила Макса, но из соседней комнаты уже доносился его голос: громкое попискивание, которое он издавал, просыпаясь в хорошем настроении. Я услышала стук погремушек, натянутых над его кроваткой. Он с ними еще не играл, но время от времени задевал их ногами. Гуканье становилось все громче и настойчивее.
83 
