Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
14 
Трибуны замерли в ожидании скорой развязки. Все прекрасно понимали, что преимущество продолжает оставаться на стороне гладиатора-франка, ведь бывший король вестготов уже серьезно ранен. Тиудиготу сковал ужас, в горле пересохло…
Меж тем франк, изо всех сил налегая на глефу, принялся клонить ее к земле, чтобы освободить от захвата трезубца. Аларий же, слабея на глазах, с трудом сопротивлялся: кровь из раны стекала уже обильными ручьями, окрашивая металлические поножи и кожаные калиги[34] в багровый цвет. Когда франку удалось, наконец, прижать трезубец к земле, он резко дернул древко глефы на себя, вернув тем самым своему оружию прежнюю свободу действия. Тогда Аларий вновь метнул сеть, тем более что она лишь мешала ему в данной ситуации, не позволяя сосредоточиться на трезубце. Франк сделал очередной выпад глефой, целясь уже в кольчужный ворот противника. Вестгот отбил удар трезубцем и отскочил назад.
Рассвирепев и издав первобытный рев, франк повторил маневр и бешеной силы ударом выбил-таки трезубец из рук противника. А мгновением позже лезвие глефы достигло, наконец, и цели – вонзилось в шею вестгота.
Захлебываясь кровью, Аларий медленно опустился на колени, в последний раз возвел глаза к небу и… рухнул ничком уже бездыханным. Трибуны ликующе взревели: бывший король поверженного народа еще раз продемонстрировал свою слабость! Он был побежден вторично – ad captandam vulgus (в угоду толпе) – на арене принадлежавшего ему некогда амфитеатра!..
* * *
– Приведи ко мне гладиатора-вестгота, сражавшегося с медведем, – приказал Хлодвиг Гортрану.
Сенешаль, спеша исполнить волю повелителя, стремглав кинулся к дежурному стражнику и передал тому приказ короля.
Вскоре Галениус, с наспех перевязанными ранами, предстал перед Хлодвигом.
– Ты храбро сражался с медведем, гладиатор, – встретил его франкский король одобрительной фразой. – У меня даже создалось впечатление, что страх тебе неведом вовсе…
– Вы правы, о, повелитель: чувство страха мне незнакомо, – подтвердил Галениус, почтительно поклонившись.
– Мне доложили, вестгот, что ты настолько верно служил королю Аларию, ныне покойному, что он даже доверял тебе охрану покоев своей жены Тиудиготы. Это так?
– Истинно так, о, повелитель… – кивнул Галениус.
– Но я также слышал, что ты – раб и саксонец по происхождению. Как же тебе удалось достичь при королевском дворе таких высот?
– Это тоже сущая правда, о, повелитель… Да, я раб и продолжаю оставаться им. С той лишь разницей, что если раньше я принадлежал королю Аларию, то отныне принадлежу вам. Сколько себя помню, я всегда сражался: то против собратьев саксов, то против алеманов, то, покорнейше прошу простить за дерзость, против франков… Я не выпускаю оружия из рук с четырнадцати лет.
– Да-да, мне уже доложили, что ты искусный воин и что более всего предан госпоже Тиудиготе… – задумчиво проговорил Хлодвиг. И после недолгой паузы объявил: – Что ж, я готов сдержать обещание, данное мною накануне представления в амфитеатре, и предложить тебе как победителю службу в своей дружине. Каков будет твой ответ, сакс? Или ты все-таки вестгот? – хитро прищурился он.
– Я сакс, о, повелитель. И для меня великая честь служить столь могущественному королю, как вы!
Хлодвиг удовлетворенно хмыкнул, усмотрев в речах и открытом взгляде сакса готовность не только к верной службе, но, если потребуется, даже и к смерти – ради и во благо своего нового господина.
* * *
Облачившись в выданные ему в арсенале завоевателей франкский рогатый шлем и римский панцирь, Галениус по распоряжению Хлодвига заступил на привычный пост у входа в покои госпожи Тиудиготы.
Пребывая под впечатлением последних ночей, на всем протяжении которых смирившаяся бывшая королева искусно имитировала страсть, якобы горя готовностью удовлетворить любую прихоть своего господина, король франков вел себя теперь по отношению к ней весьма снисходительно. Тиудигота же, решив, в свою очередь, что ради блага дочерей должна принести себя в жертву жестокому тирану, подавила в душе все чувства и даже отогнала дорогие сердцу воспоминания о погибшем супруге, однако предавалась отныне лишь одному занятию – вынашиванию мыслей о мести.
Сегодня, выглянув невзначай из спальни, Тиудигота увидела у входа в свои покои нового стражника. Присмотревшись к его фигуре чуть пристальнее и узнав и стать, и выправку, тихо окликнула:
14 
