— Вопрос, надо полагать, риторический. Ты ведь заранее мне не веришь.
— Я рассуждаю логично: с какой стати тебе хранить верность женщине, на которой ты не собирается жениться? Не пугайся, это не уловка, а зрелые размышления. Зачем ты вообще со мной связался?
— Я уже говорил, что люблю тебя?.. Так вот, у летчиков есть принцип: не оставляй торможение на конец полосы, налёт — на конец месяца, любовь — на старость.
— Колоссально! Надо понимать — «любовь» в этом изречении тождественна «женитьбе»?
— Хм…о женитьбе здесь ничего не сказано.
— Матвей, уйди, не то использую ножи не по назначению.
— Дай сюда, это не для твоих нежных ручек. Смотри, вода из кастрюли убегает…
В коридоре затренькал телефон…
— Богданов звонил, — доложил Матвей после переговоров. — Сердится, что мы не пришли в Дом офицеров ночью. Приказал быть как штык у него через час. Всей семьей, естественно. Для Тёмки там тоже найдется подходящая компания: у Валеры двое пацанят пяти и семи лет
— Шикарно! Сейчас соберусь. Вот только Тёмку накормлю.
Она одевалась со сладким замиранием сердца, предвкушая, как пойдет в гости с Матвеем. Все, что было связано с ним — его присутствие, поступки, слова, говорящие взгляды — представлялось необычайно важным, ярким, приобретало особый смысл; она запоминала в мельчайших деталях все фразы, сказанные ими друг другу, потом с наслаждением их обдумывала, беспричинно улыбаясь.
Семен Павлович идти в гости отказался, поскольку сам ждал к себе гостей, а Сережа, не открывая глаз, промычал что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок.
Богадновы жили в одном из ДОСов — так сокращенно назывались девятиэтажные дома офицерского состава — из окон квартиры просматривалась часть аэродрома с вышкой КДП, зданием ТЭЧ, отрезок рулежки и какой-то большой самолет, вернее, только его хвостовая часть; как объяснил Матвей — транспортника Ил-76.
К моменту прихода Анны и Матвея у Богдановых собралось порядочно однополчан. Офицеры постарше были с женами, но были совсем молодые, неженатые, не старше двадцати трех лет. Здесь же присутствовал подполковник Нагатин с супругой, который обрадовался Ане, как старой знакомой.
Квартирка была двухкомнатная, небольшая; раздвинутый, уставленный всякой всячиной стол занимал почти все пространство маленькой гостиной; спинки стульев, на которые усадили новых гостей, практически упирались в длинный сервант.
Тёмку познакомили с двумя белобрысыми мальчуганами, синеглазыми, шустрыми; они охотно приняли гостя в свою компанию, тогда как две девочки примерно тех же лет терлись у колен своих мам, засунув палец в рот и разглядывая исподлобья не внушающих доверия представителей противоположного пола.
— Артем, дай девочке трансформера поиграть. — Аня решила помочь детям наладить контакт и достала из сумки несколько игрушек, которые Тёмка всюду носил с собой.
— Не-а, не дам. Она поиграет, а потом забудет вернуть, — деликатно пожадничал Тёмка.
С мальчиками, однако, игрушками поделился не раздумывая.
Пока Аня наблюдала за детьми, застолье набирало силу: мужчины были навеселе, громко балагурили, хохотали, разговор их подчас ставил Аню в тупик, она склонялась к Матвею и шепотом спрашивала:
— Мне послышалось? Нагатин сказал: «Рванули на групповуху», и это при жене…
— На групповой пилотаж, Анечка. Держись, еще и не такое услышишь.
Анна была девушкой смышленой, поэтому довольно скоро уяснила, что «мусоршмидт» — это любое воздушное судно МВД или вертолет ГИБДД, «сарай» — транспортный самолет, бомбардировщики Туполева — «Тушки», штурмовики Су-25 назывались «грачи», «кости за борт» — означало «катапультироваться», «лететь на лампочке» — с аварийным остатком топлива, и многое другое.
Самолеты-истребители пользовались большим уважением, их по-братски величали «Мигарь» и «Сушка» и относились к ним как к одушевленным верным друзьям. Всего, конечно, Аня запомнить была не в силах, поэтому с почтением новичка взирала на умудренных офицерских жен, которые щеголяли сочными словечками почище своих супругов.
— Выпьем за то, чтобы число взлётов всегда равнялось числу посадок! — провозгласил очередной тост Богданов.
Нагатин предложил выпить за преданных жен, расцветив свою речь восхвалением женщин гарнизона. Оказалось, что при желании он мог выражаться весьма галантно.