11 
Женька не верила своим ушам: Богдан говорил те же самые слова, которые она твердила сама себе вот уже четвертый месяц.
— Вы хотите предложить мне другую работу?
— Абсолютно. То есть совсем, совсем другую работу, Женечка, дорогуша. Пойдем со мной, посидим в кафе как цивильные люди. Такой деловой разговор к тебе имею, что не для посторонних ушей, ну их к Аллаху, хоть я и православный…
Женька посмотрела на свои грязные руки, вытерла их о джинсы, с надеждой глянула на Богдана, перебросила за спину косички и решилась.
— Только мы с вами недолго, да, Богдан Давидович? А то мне завтра рано вставать.
— Там будет видно, Женечка моя, дорогуша. Если договоримся — тебе, может, и вообще больше рано вставать не придется.
Он щелкнул пальцами, приказывая кому-то из Женькиных товарок разложить за нее по ящикам нераспроданный товар, и, деликатно подхватив девушку под локоток, повел ее к тускло поблескивающим в вечернем свете стеклянным дверцам кафе. Женька была несколько разочарована: «деловой разговор», обещанный Богданом, пройдет не в серьезном месте, где обычно встречаются и говорят деловые люди, а среди осточертевших кур-гриль и пластиковых стаканов с разбавленным пивом. Но делать было нечего. К тому же девушка действительно очень устала и проголодалась.
— Ашотик, дорогой, подай нам… курочку подай, самую лучшую, и коньячку плесни грамм по сто пятьдесят. Для начала. Нашего коньячку подай, Ашотик, дорогой, нашего, молдавского, как для дорогих гостей, а не крепкого чаю со спиртом, который ты, Ашотик, за коньяк у себя выдаешь, хе-хе.
Крепкий, смуглолицый, начинающий лысеть кавказец — хозяин кафе — посмотрел на Богдана совершенно бесстрастно и достал из-под стойки узкую бутылку «Белого аиста».
— Отлично, Ашотик, отлично, вот это другой разговор… ну, подай нам сейчас курочки — такой, позажаристее, и отойди, позже рассчитаемся, Ашотик, не обижу я тебя, ты же знаешь…
— Слушаю вас, Богдан Давидович, — сказала Женька, когда перед ними появилась возложенная на пластиковою тарелку румяная курица с задранными кверху ногами. — Знаете, если честно, то я прямо не знаю, как вас и благодарить. Хотя я еще и не знаю, конечно, что вы такое предложить мне хотите, но, по-моему, хуже этих помидоров с виноградами уже ничего просто быть не может. Мне иногда кажется — вот еще неделю постою в вашей палатке и отупею окончательно! Простите, конечно.
Хозяин смотрел на нее так дружелюбно, что Женька не боялась своей откровенности. К тому же он протянул пухлую ручку и ласково погладил девушку по рукаву свитера.
— Такие красотки, как ты, дорогуша, вообще не должны стоять за прилавком. Они должны возлежать в шелковом шатре на вышитых подушках и нами, мужчинами, повелевать. Так когда-то, сто лет назад, было заведено у меня на родине. У нас в Молдавии очень ценят таких красавиц, как ты. Тебе бы Женечка, в вышитых рубахах ходить… и чтобы монисто бренчало… в косы твои мониста вплести бы, какие у бабушки моей были, дай ей бог доброго здоровьишка на том свете…
«Кажется, он несет какую-то чушь», — с тревогой подумала Женька. И нахмурилась.
— А хотя я отвлекся, дорогуша. Ты уж прости — увидел тебя поближе, разглядел, и не мог сдержаться. Ну что — к делу?
— Да.
— Сейчас… Давай сначала выпьем. Ты с устатку, ну и я… У меня, Женечка, тоже работа нервная.
Они сдвинули прозрачные стаканчики — совершенно бессмысленный в данном случае акт, так как одноразовые рюмки не звенели и не «чокались». Женька опрокинула коньяк разом и сразу же закашлялась: он показался ей каким-то неимоверно крепким, обжигающим рот и гортань. «Это потому, что он на пустой желудок упал», — промелькнуло в голове первое пришедшее на ум объяснение. Но стены забегаловки вдруг как-то странно качнулись и надвинулись на Женьку. Сначала она испугалась, а потом… а потом вдруг почувствовала приступ неудержимого веселья!
— Так вы говорите — одеться мне в шелковую рубаху и в косы эти… ожерелья с монетками? — спросила Женька и глупо захихикала. Богдан Давидович, не спуская со своего лица ласковой улыбки, смотрел на Женьку очень внимательно. В другое время пристальная серьезность этого взгляда обязательно бы насторожила девушку, но теперь ей было отчего-то все равно. Она опьянела как-то сразу и быстро, как не бывает даже после большой порции коньяка, принятой натощак.
— И что я буду делать в этом наряде, Богдан Давидович? Пугалом в огороде работать? Или вы меня по киоскам привокзальным водить будете, чтобы я перед ними спела-сплясала? А вы знаете, я очень хорошо пою, между прочим. И танцую тоже. Жалко, что вы не видели.
11 
