— Тебе бы в надзирательницы пойти. В колонию для малолетних преступников, — бормотал он сквозь зубы, бледнея от раздражения и вслушиваясь в нескончаемое жужжание: «Ты опять проспал две первые пары… ты не должен пропускать занятия… ты слишком много куришь… тебя снова видели в баре, ты спускаешь деньги на ерунду… что это за вертлявая блондинка сидела рядом с тобой на лекции по древнерусской литературе, я слышала, как вы шушукались…»
Справедливости ради надо сказать, что не только блондинки, но и брюнетки с шатенками, и другие крашенные во все цвета радуги девицы окружали Валентика на протяжении любого учебного дня. Лера плакала, потом молча злилась, затем начала закатывать скандалы — не помогало ничего. Девушки клеились к Валентику, словно мухи к липкой бумаге. Большой шумной компанией, в которую Лера не входила, они совершали опустошительные набеги на бары и ночные клубы. И что примечательно, Валентик никогда не платил — как-то так повелось само собой. Среди девиц стало даже своеобразной модой взять с собой милого пышноволосого юношу с огромными глазами раненого олененка — и не только накормить-напоить, но и осыпать подарками. Пусть маленькими, но приятными.
В какой-то момент ему даже показалось, что Лера смирилась с его многочисленными изменами, но к концу второго курса она выкинула такое, чего Валентик никак не ожидал.
Она забеременела.
— И рожу! Я рожу, рожу, рожу!!! — кричала Лера, вытирая слезы сразу двумя руками, собирая их в горсти и стряхивая, как дождевые брызги. — Я давно хотела ребенка, да, давно хотела! Он будет мой, мой! А ты просто эгоист, да, эгоист!
«Сучка. Примитивная, похотливая сучка», — ожесточенно думал Валентик, стискивая кулаки и еле сдерживаясь, чтобы не наброситься с кулаками на эту плоскую рыбу. И как она еще рожать надумала, с таким-то тощим задом!
Все повторялось. Женщина, для которой он привык считать себя одним-единственным, снова предавала его. И все ради какого-то мерзкого маленького существа, головастика — он видел какие-то плакаты в поликлинике, — у которого даже нет ни рук, ни ног, ни ушей, ни носа. Даже ногтей, нет обыкновенных человеческих ногтей! Огромная голова и позвоночник!..
Он смотрел на абсолютно ровный Лерин живот, старался вообразить себе того, который сидел там, внутри, и передергивался от брезгливого отвращения.
— Валя, Валечка, милый, — жена опускалась на персидский ковер прямо у его ног и обнимала их, прижималась к ступням мокрым лицом, — Валечка, ты просто еще не осознал, не понял, правда, любимый? Ведь ты хочешь маленького, правда? Ты только подумай, подумай, милый, ведь это будет наш ребеночек, только наш… Он будет похож на тебя, это будет мальчик, вот увидишь, я чувствую, семь месяцев — это совсем немного, они пройдут незаметно, вот увидишь, и у нас будет сынок, наш с тобой сыночек, Валечка…
Он не хотел ее ударить, хотел только вырвать свою ногу из цепких Лериных объятий, и больше ничего… Но дернул слишком сильно, и босая пятка со всей силы саданула Леру прямо в лицо. Она охнула, подняла руки, защищаясь, оберегая свой живот, и этот чисто инстинктивный жест обозлил Валентика до предела. Он вскочил, путаясь в ее длинных волосах, и, не давая жене встать, стал пинать ее изо всех сил, норовя попасть в лицо, в грудь, а главное — в живот, в живот, в живот!
Лера не кричала — она стонала, а потом затихла, съежившись в углу, куда сумела отползти, спасаясь от побоев. Когда он уходил из дома, предварительно забрав только что полученный от родителей Леры из Сирии очередной перевод, девушка так и лежала в углу, скрючившись и не издавая ни звука…
Четыре дня он не показывался дома, ночуя у приятелей (вернее было бы сказать, у приятельниц) и бездумно слоняясь по университетскому бульвару. Денег у него не было: все были потрачены в первый же день «бомжовой» жизни, потрачены нате самые ботинки, в недобрый час попавшиеся Валентику на глаза в витрине не самого дешевого универмага. Ночевать его приятельницы пускали, но как-то так совпало, что у каждой из них находились какие-то дела и всем было не до Валентика.
В конце концов забредши в студенческую столовую (в желудке ощутимо посасывало), молодой человек встретился там с Катюшей.
И рассказал миловидной (он это сразу отметил) девушке, которая так любезно накормила его, смесь полуправды-полулжи, замешанной на его нежелании возвращаться туда, к Лере.
— Тебе деться, что ли, некуда?
— Ага. К жене не охота.