В нашем доме зеленью занимался Адам. Бывало, на рассвете я выходил во двор и видел, как он копошится в земле, среди зарослей лилейника и очитка.
– Сорняки наследуют землю, – говорил он.
– «Кроткие», – поправлял его я. – Кроткие наследуют землю.
– А вот и нет, – смеялся в ответ Адам. – Сорняки прорвутся первыми.
Он рассказывал мне, что если сорвать одуванчик, то на его месте вырастут два новых. Думаю, они являются ботаническим эквивалентом мужчин, запертых в этой тюрьме. Заточите одного – и на улицу высыплет целая горсть.
Когда Крэша отправили в изолятор, а Джоуи – в лазарет, на ярусе I воцарилась жутковатая тишина. После избиения Джоуи нас временно лишили привилегий, так что о душе и физкультуре можно было пока забыть. Шэй метался по камере, как тигр в клетке. Недавно он пожаловался, что от кондиционера у него стучат зубы. Иногда, особенно в минуты волнения, любые звуки делались для него невыносимыми.
– Люсиус, – сказал наконец он, – ты видел сегодня этого священника?
– Ага.
– Как ты думаешь, он ко мне приходил?
Я не хотел вселять в него ложную надежду.
– Не знаю, Шэй. Может, на другом ярусе кто-то умирал и нужно было проводить его в последний путь.
– Те, которые мертвы, не живы, и те, которые живы, не умрут. Я рассмеялся.
– Спасибо, что поделился мудростью, Йода.
– А кто такой Йода?
Он определенно бредил, совсем как Крэш, когда год назад тот начал соскребать свинцовую краску со шлакоблока и есть в надежде, что она обладает галлюциногенным эффектом.
– Если рай и существует, то там, наверное, всюду растут одуванчики. – Если честно, я считаю, что рай набит парнями с внешностью Вентворта Миллера из фильма «Побег», но на данном этапе я решил сосредоточиться на пейзажной части.
– Рай – это не место.
– Я и не говорил, что его можно найти на карте…
– Если бы он был на небе, птицы первыми попали бы туда. Если бы он был под водой, людей опередили бы рыбы.
– Тогда где же он? – спросил я.
– Внутри тебя самого, – сказал Шэй. – И снаружи тоже.
Если он не ел свинцовую краску, то, должно быть, раздобыл где-то самогон, а мне ничего не сказал.
– Если это рай, то я, пожалуй, откажусь.
– Нельзя его ждать – он уже здесь.
– Ну, наверное, только тебе при аресте выдали розовые очки. Шэй на какое-то время замолчал.
– Люсиус, – заговорил он наконец, – почему Крэш пошел к Джоуи, а не ко мне?
Этого я не знал. Крэш был осужден за умышленное убийство; я нисколько не сомневался, что при возможности он убил бы снова. Формально, Джоуи и Шэй оба нарушили его кодекс справедливости: оба причинили вред детям. Возможно, Крэшу показалось, что Джоуи убить будет легче. Возможно, Шэй заслужил хоть каплю уважения за сотворение чудес. Возможно, ему просто повезло.
Возможно, Крэш даже счел Шэя особенным.
– Он ничем не отличается от Джоуи… – сказал Шэй.
– Такое маленькое предположение, да? Не дай бог Крэш тебя услышит.
– …а мы все ничем не отличаемся от Крэша, – продолжил он. – Ты ведь не знаешь, что толкнуло Крэша на преступление, точно так же, как не знал, что заставит тебя убить Адама, – пока не убил его.
У меня перехватило дыхание. В тюрьме никто не обсуждал преступления других, даже если в глубине души ты считал человека виновным. Но я действительно убил Адама. Моя рука держала пистолет, его кровь оросила мою одежду. На суде выяснялось не случившееся, а причины случившегося.
– Ничего страшного нет в том, если ты чего-то не знаешь, – сказал Шэй. – Все мы люди, это свойственно нам.
Что бы там ни говорил мистер Сосед-Философ, кое-что я знал наверняка. Я знал, что я любил и любовь эта была взаимной. Что человек способен обрести надежду, наблюдая, как растет сорняк. Что суть жизни человека – не в том, где он в конечном итоге оказался, а во множестве деталей, приведших его туда.
Что все мы совершаем ошибки.
Устав от его загадок, я закрыл глаза и, как ни странно, увидел лишь одуванчики. Их словно нарисовали на полях моего воображения, сотню тысяч маленьких солнц. И я вспомнил, что людям свойственно не только не знать определенных вещей – им также свойственно верить. А вера – это единственное оружие в нашем арсенале, способное побороть сомнение.
Джун
Говорят, что Бог не подвергнет тебя испытанию, которое ты не смог бы вынести. Но в таком случае встает вопрос поважнее: а зачем Бог вообще заставляет тебя страдать?