– Чем я могу быть вам полезен?
– Если честно, я немного смущаюсь, – призналась она. – Но не могли бы вы благословить мой бюст?
Я улыбнулся. Прихожане часто просили нас благословить их религиозные сувениры.
– Разумеется. Он при вас? Она как-то странно на меня покосилась.
– Конечно.
– Вот и отлично. Показывайте.
Она скрестила руки на груди.
– Мне кажется, что в этом нет никакой необходимости!
Я почувствовал, как кровь волной приливает к щекам, когда догадался, что именно она просит благословить.
– Извините… – пробормотал я. – Я неправильно вас понял… В глазах ее заблестели слезы.
– Мне завтра будут удалять опухоль, отец, и я ужасно боюсь. Я встал и, обняв женщину одной рукой, провел ее к ближайшей скамье. Усадил и дал бумажную салфетку.
– Простите меня, – сказала она. – Я не знаю, к кому еще обратиться. Если я скажу своему мужу, что напугана, он тоже испугается.
– Вы же знаете, к кому всегда можно обратиться, – ласково сказал я. – И вы знаете, что Он всегда вас выслушает. – Я коснулся ее макушки. – Господь наш вечный и всемогущий, Спаситель всех верующих, услышь нас от имени рабы Твоей Мэри Лу. Мы молим Тебя о милосердии Твоем, дабы, обретя здоровье в теле своем, она могла воздать хвалу Тебе в храме Твоем. Взываем к тебе посредством Господа нашего Иисуса Христа, аминь.
– Аминь, – прошептала Мэри Лу.
И за это я тоже люблю церковь: пребывая в ее лоне, никогда не знаешь, чего ожидать.
Люсиус
Когда Шэй Борн, проведя три дня в лазарете, вернулся на ярус I, он был человеком, который понял свою миссию в жизни. Каждое утро, когда офицеры спрашивали, чего мы хотим (кто-то хотел помыться, кто-то – погулять во дворе), Шэй неизменно просил о встрече с Койном, начальником этой тюрьмы. «Напиши заявление», – всякий раз отвечали ему, но он почему-то отказывался переваривать эту информацию. Когда он оказывался в зарешеченной конуре, служившей нам спортплощадкой, то сразу же забивался в дальний угол и, глядя на административный корпус, что было мочи вопил свою просьбу. Когда ему приносили обед, он спрашивал, согласился ли начальник тюрьмы побеседовать с ним.
– Знаешь, почему его перевели к нам? – спросил однажды Кэллоуэй, пока Шэй в душевой требовал аудиенции. – Потому что на том ярусе, где его раньше держали, все уже оглохли.
– Он же дебил, – ответил Крэш. – Он за себя не отвечает. Как наш любитель детишек. Правда, Джоуи?
– Он не умственно отсталый, – возразил я. – У него IQ, наверное, в два раза выше, чем у тебя.
– Да заткнись ты, педрила! – рявкнул Кэллоуэй. – Заткнитесь все!
Решимость в его голосе и впрямь заставила нас примолкнуть. Кэллоуэй опустился на колени у двери камеры и принялся шевелить в щели леской, выдернутой из одеяла и привязанной к свернутому в трубку журналу. Он дотянулся до центра помоста, подвергая себя серьезному риску: надзиратели должны были вернуться с минуты на минуту. Поначалу никто не понял, что он делает, ведь обычно мы таким образом передавали вещи друг другу – от книжки в мягком переплете до шоколадного батончика. Но тут мы заметили на полу небольшой яркий овал. Одному богу известно, зачем птице вить гнездо в таком жутком месте, но пару месяцев назад какая-то дурочка так и поступила, влетев к нам со спортплощадки. Одно яйцо выпало и треснуло. и теперь в коридоре лежал на боку недоразвитый птенчик малиновки. Его тощая морщинистая грудка поднималась и опускалась, как поршень.
Кэллоуэй медленно, дюйм за дюймом, подтаскивал яйцо.
– Не выживет, – сказал Крэш. – Мамаше он теперь не нужен.
– А мне нужен! – огрызнулся Кэллоуэй.
– Положи его в теплое место, – предложил я. – Оберни в полотенце, например.
– Или в футболку, – добавил Джоуи.
– Я в советах извращенцев не нуждаюсь! – рявкнул Кэллоуэй, но, подумав пару секунд, спросил: – Как вы думаете, может, действительно завернуть его в футболку?
Шэй продолжал кричать, но мы сосредоточились на репортаже из камеры Кэллоуэя: малиновку завернули в футболку, малиновку уложили в левую кроссовку, малиновка порозовела, малиновка приоткрыла левый глазик на полсекунды.
Мы все уже забыли, каково это – дорожить чем-то настолько, Что утрата станет невыносимой. Первый год я представлял, что луна – это мое домашнее животное, которое раз в месяц навещает лично меня. А этим летом Крэш мазал вареньем вентиляционную решетку, надеясь развести колонию пчел, – впрочем, к животноводству эта затея имела куда меньшее отношение, чем к его нелепому желанию выдрессировать насекомых и заставить их жалить Джоуи во сне.