Последние отзывы

  38  

Настя отшатнулась: Полина, которую она всегда считала умным и добрым человеком, оказалась не в состоянии понять простых вещей в ослеплении своей любовью и эгоизмом. Нет, деликатность здесь и в самом деле неуместна.

— Тогда я отдам тебя Смурову, — жестко сказала Настя. — У него свои интересы. Будем играть по твоим правилам — каждый сам за себя. Когда ты отправишься туда, куда хотела упрятать Ариадну, и почувствуешь то, что почувствовала бы она, тогда, возможно, ты пересмотришь свою философию. Оставайся без друзей, без поддержки, одиноким изгоем, раз ты настаиваешь на своем праве не считаться с людьми.

Полина была поражена, но скорее не угрозой, а тем, что слова эти исходили от Насти. В них прозвучала открытая неприязнь, даже враждебность, каких Полина никогда не чувствовала от подруги.

Полина вспыхнула. Что вызвало ее румянец — чувство стыда, осознание своей неприглядности в глазах Алексея и близких ему людей или страх перед обещанным возмездием, Настя так и не узнала. Глаза Полины снова застлало слезами, она протянула к подруге руки, прижалась к ней, и Настя ее не оттолкнула.

Вошел Вазген и усмехнулся:

— Все, как полагается у женщин, — объятия и море слез. И откуда у вас столько берется? А теперь, девушки, освободите-ка мой кабинет. Мне работать надо.

Настя была благодарна ему за то, что он не сказал Полине ни слова упрека. Сейчас его порицание было бы несвоевременным. Авторитет командира был непререкаем. Настя никогда не подчеркивала своей близости с мужем на службе. Видя, как к нему относятся подчиненные, она невольно перед ним робела. Если всем случалось садиться за один стол, офицеры и девушки располагались согласно субординации. Настя, как матрос, сидела в конце стола, а супруг — во главе. Он посмеивался над ее щепетильностью — она настаивала на своем поведении.

К 7 февраля строительство железнодорожной линии, соединяющей Ленинград с Большой землей, было завершено. Немецкая авиация с особым ожесточением бомбила новую коммуникацию, а также шоссейную дорогу, проложенную параллельно железнодорожному полотну. Пропускная способность новых транспортных линий все же не могла полностью удовлетворить нужды города, поэтому ледовая трасса продолжала действовать, а моряки готовились к новой навигации.

Вазген не забывал о «Сатурне». Хотя у корабля уже был другой командир, «Сатурн» был единственным и незаменимым гидрографическим судном на Ладоге, поэтому Вазген по долгу службы, но больше из-за любви к родному кораблю уделял много внимания тому, как осуществлялся ремонт.

Полина с Настей внешне продолжали дружить, но у Насти в душе остался осадок, от которого ей не удавалось избавиться. Она уговаривала себя, что каждый может оступиться, человек не запрограммированная машина, надо уметь прощать и понимать; это было то, что она внушала когда-то Алеше. Но если в Смурове было неожиданно радостно открывать привлекательные черты, даже невзирая на его последнюю выходку, то с Полиной получалось все наоборот: теперь она казалась Насте чужим, незнакомым человеком.

Однажды Полина сказала Насте:

— Знаю, ты посмеешься, но Клава просит тебя о помощи. Сама она постеснялась к тебе обратиться.

— А какая помощь ей нужна? — спросила Настя без особого энтузиазма.

— Она хочет встретиться со Смуровым. Просит, чтобы ты с ним поговорила.

— С Кириллом?! — поразилась Настя. — Она хочет встретиться с мужчиной, который ее избил?

— Ты права, мне тоже трудно ее понять, но она пристала ко мне, как репей. Я ее убеждала и так и этак, но она, кажется, полностью потеряла здравый смысл.

— Но я не могу говорить с ним об этом! Мы не настолько близки. Нет, нет, не проси, мне неудобно даже намекнуть ему о Клаве.

— Хорошо, тогда как-нибудь дай знать, если он здесь появится. Он ведь всегда сюда заходит, когда бывает в Осиновце.

— Я не видела его почти месяц, но если зайдет, я тебе сообщу.

Смуров, скрываясь от Насти, встречи с ней все же избежать не сумел. Это случилось в банный день, когда девушки, пылая алыми лицами, возвращались из-за маяка, где у самой воды стояла деревянная банька. Настя смотрела, как Смуров идет навстречу, худой, высокий, в своей бессменной шинели, — воплощение сурового закона и порядка. Он еще не видел Насти, кидал рассеянные взгляды по сторонам; глаза его призрачно поблескивали из-под низко надвинутого козырька фуражки. В стайку девушек он не вгляделся и уже собирался пройти мимо, когда Настя его окликнула.

  38