Особенно,... 
8 
Предъявив казённое письмо, подписанное самим господином Цукато, он без излишней волокиты попал на приём к начальнику – Павлу Христофоровичу Эйлеру.
Кабинет полковника был достаточно просторным. Сам он сидел за огромным столом, заваленным различными бумагами; напротив, за крошечными столиками, разместились два писаря. Полянский удивился: как писари умудряются работать, когда на их столах, если здесь вообще уместно это слово, умещаются лишь лист бумаги да чернильница?
Господин Эйлер внимательно прочитал письмо, предоставленное визитёром.
– Что ж… Прекрасно. Стало быть, в нашем ведомстве пополнение. Дворянин, поручик… Да, да, припоминаю, – оторвался наконец Павел Христофорович от казённой бумаги. – Итак! Мундир можете получить через два-три дня… Далее… По поводу квартиры… – он вопросительно посмотрел на Полянского.
Алексей Фёдорович с готовностью закивал:
– Если это возможно, господин полковник.
– Я предпочитаю, чтобы меня называли по имени-отчеству, – заметил тот.
Полянский тотчас поправился:
– Если возможно, Павел Христофорович.
– Вот и славно… Конечно, возможно. Тогда вам надо будет подойти к Яковлеву, он в нашем корпусе подобными делами заведует. Кстати! – полковник снова смерил взглядом Полянского, мгновенно отметив бедственное положение поручика. – Может быть, вам выписать подъёмных в счёт жалованья? Скажем, рублей эдак пятнадцать?..
От названной суммы у Полянского закружилась голова, он растерялся и засмущался.
– Понятно, – заключил господин Эйлер. – Жабин! – обратился он к одному из писарей. – Составь-ка бумажку на получение Полянским Алексеем Фёдоровичем подъёмных в размере пятнадцати рублей. А я подпишу…
Бесцветный Жабин начал быстро карябать пером лист бумаги, и через несколько минут составленный по всей форме документ лежал уже на столе Эйлера. Полковник оставил небрежный росчерк.
– Жабин, проводи теперь господина Полянского к Яковлеву, помоги уладить все формальности с квартирой. Затем, – перевёл он взгляд на новоиспечённого чиновника по следственным делам, – прошу на рабочее место! Надо вникать, дорогой мой Алексей Фёдорович… Дел, сами понимаете, по горло! Обстановка в Москве сложилась весьма неблагоприятная, всякой уголовной нечисти развелось немерено… Слышали, что ограблен дом известной певицы Марии Финдер? Украли все её украшения, наряды… И, главное, никто ничего не видел и не слышал! Сама же певица в это время выступала в ресторане «Яр». И какой вывод напрашивается? – полковник испытующе воззрился на Полянского, внимательно его слушавшего.
– Возможно… Мне кажется, что… – начал робко Алексей Фёдорович.
– Ну-ну?! Смелее, поручик! На войне, небось, по французам так из пушек лупили, что у тех пятки сверкали? – ободрил его Эйлер.
Полянский откашлялся.
– Мне кажется, что тот, кто ограбил госпожу Финдер, явно знал о её образе жизни.
Павел Христофорович округлил глаза.
– Браво! С первых шагов делаете успехи. Недаром за вас хлопотал господин Грачёв…
Глава 2
Стоял октябрь. Деревья обильно роняли жёлто-красную листву. Московские дворники едва успевали сметать её в кучи и сжигать. Алексей Фёдорович, облачённый в новую одежду, благо жалованье теперь позволяло, вышел из своей новой квартиры на Малой Никитской и, наслаждаясь осенним воздухом, в котором витал присущий лишь этому времени года непередаваемый запах, поймал извозчика.
– Куда угодно, барин? – услужливо поинтересовался тот.
– На Моховую. Дом господина Эйлера знаешь? – спросил Полянский, усаживаясь в пролётку.
Извозчик хмыкнул и покосился на седока.
– Кто ж его не знает, ваше благородие?! – ответил он, быстро смекнув, что сей господин из жандармских. – Мигом домчим!
– Мигом не стоит, голубчик. Сперва завернём в Трубниковский. Там в самом начале переулка есть светло-зелёный двухэтажный дом, вот возле него и остановишься. А уж потом – на Моховую.
– Как прикажете, ваше благородие.
Извозчик хлестнул лошадь, пролётка тронулась.
Алексей Фёдорович, удобно расположившись, не без удовольствия созерцал проплывающие мимо дома. Настроение было прекрасным. Вот уже полгода, как он служил в жандармском корпусе, и за это время окончательно успел убедиться, что ранее высказываемые им опасения по поводу отсутствия у жандармов гордости и чести совершенно беспочвенны: в их Втором отделении люди занимались делом, направленным исключительно во благо общества!
8 
