В голове моей еще звучали эти слова, а ноги уже несли к Кремлю, в двадцати минутах езды от которого располагалась усадьба-музей Останкино…
«Портрет девушки, светлой мыслями и ликом».
Я нашла его не сразу. Я шла к нему, вслушиваясь в чарующую мелодию, которая проступала во мне, как кружево на оконном стекле в морозный день, от чего холода начинают казаться вовсе и не такими уж страшными.
Я миновала Церковь Живоначальной Троицы, дотронувшись рукой до шершавой стены из красного кирпича, посмотрев на белый резной камень вверху и пожелав себе — спокойствия. Прошла уединенными тропинками старинного парка, наслаждаясь его первозданной тишиной. Казалось, эту тишь не нарушали уже два или три столетия… Строгая красота дворца передавала достоинство и гордое величие всему, что находилось в этой усадьбе. Даже мне. Достоинства мне не хватало уже много, много лет, и сейчас я как будто впитывала его всем своим существом. «Дай мне силы… дай мне силы… Силы — и больше ничего!», — шептала я слова беззвучной молитвы. Здесь, в тиши и покое, вдалеке от сутолоки большого и бестолкового города, мои слова должны быть услышаны!
И, наконец, пройдя мозаичными полами поворотов и небольших залов этой удивительной усадьбы, вглядываясь в развешенные по стенам портреты давно умерших людей, я нашла тот, который искала…
* * *
«Девушка, светлая мыслями и ликом», была вовсе не похожа на меня! Только такому романтическому безумцу, как Васенин, могло прийти в голову найти в нас хоть какое-нибудь сходство.
Я была всего лишь немолодой особой тридцати пяти лет, очень мало повидавшей в жизни и так же мало надеющейся на какие-нибудь перемены к лучшему. А с портрета на меня смотрела девушка, от которой как будто исходило свечение. У нее были не русые, как у меня, а черные волосы, и поток света, лившийся из левого угла картины, касался этих волос, играя на них синеватыми бликами. Губы хоть и были очень правильной формы, не выделялись на этом лице, но именно их загадочная улыбка и создавала на полотне атмосферу сияния. А главное — глаза. Они смотрели прямо на меня. Чистый до прозрачности взгляд, от которого волнами, как от брошенного в воду камня, исходили тепло и доброта. Прекрасные, дивные глаза, хотя на дне их можно разглядеть глубоко запрятанную усталость…
— Очень похожа, не правда ли? — услышала я сзади знакомый, чуть хрипловатый голос.
«Откуда он здесь? Этого не может быть! Мне, наверное, мерещится!»
— Я был у этого портрета еще утром и сразу понял, что не ошибся.
Я обернулась. Константин Васенин, одетый в очень светлый плащ из какого-то заморского материала, стоял в пяти шагах от меня. Частично его худощавая фигура расплывалась в полумраке музейного зала, и пианист в светлом плаще походил на инопланетянина, явившегося морочить ни в чем не повинную меня.
Больше в этом зале не было никого — только мы двое.
— В чем не ошиблись? — пробормотала я, чувствуя, как враз ослабели ноги. Кажется, я даже покачнулась. От неожиданности?
— В том, что этот портрет как будто списан с вас. Верите, нет — я думал об этом весь сегодняшний день. Просто наваждение, вы случайно не ведьма? Как ни пытался отвлечься от этих мыслей, все равно не получалось. Бросил все, решил поехать сюда и еще раз убедиться.
— Убедились?
— Да. Вы не ведьма. У ведьмы не бывает такого открытого и в то же время такого беззащитного лица. Вы — фея. Или нимфа. Да, именно так: нимфа! Нимфа, которая не осознает своего очарования и от этого кажется еще божественней.
Эти слова он произносил несерьезным, шутливым тоном. Нужно было пошутить в ответ, сказать что-нибудь остроумное и одновременно немножечко колкое — чтобы не забывался, но я стояла месте, как прилипшая к полу, и ощущала в голове звонкую пустоту. «Спокойно, — подумала я, — появление этого человека может лишить меня равновесия, которое я с таким трудом завоевала за сегодняшний день!»
— А я думала, что у мировых знаменитостей нет времени посещать музеи, — выдавила я из себя наконец. — Я думала, они все свободное время пальцы тренируют на фортепьянах.
— Отчасти вы правы, но лишь отчасти, — весело сказал он, подходя. Теперь тонкое лицо, которое я видела совсем рядом, выражало смущение, как у сбежавшего с уроков первоклассника. — Мой администратор действительно упаковал расписание концертов так, что свободного времени порой хватает только на то, чтобы переодеть фрак. Но месяц отпуска в Москве у старушки-мамы мне отбить все-таки удалось. Сегодня как раз первый день моей свободы. Хотите, проведем его вместе?