Особенно,... 
68 
Домашняя челядь, разбуженная выстрелом, столпилась на первом этаже дома, у лестницы, ведущей на бельэтаж. Дворецкий, по обыкновению, был мертвецки пьян, ему хоть из пушки пали – не добудишься.
Поэтому прислуга решила отправить к барыне Анфису, чтобы выяснить, что случилось. Анфиса набралась храбрости, перекрестилась и направилась в господскую спальню. Подойдя к двери, она услышала голоса…
Женщина приоткрыла дверь, и увидела, что на полу лежал бездыханный человек, одетый в чудные одежды, над ним стоял господин жандарм, чуть поодаль – барыня, бледная, как полотно.
– Барыня… – вымолвила экономка. – Домашние проснулись… слышали выстрел…
Графиня резко обернулась. Анфиса зажмурилась от страха, готовясь выслушать гневные слова.
– Анфиса… Ты… успокой прислугу, всё в порядке. Господин Полянский подстрелил призрака… – сказала графиня, не думая ругаться.
– Да неужто?! – Анфиса всплеснула руками. – Призрака?..
– М-да… – задумчиво произнёс поручик. – Управляющего имением.
Анфиса округлила глаза.
– Дмитрия Сергеевича?.. – растерянно переспросила она.
– Его самого… – подтвердила графиня.
– Так зачем же он, окаянный, такое злодейство замыслил? – недоумевала экономка.
– Это я и хочу выяснить, – сказал поручик. – Ты, Анфиса, прикажи послать за доктором, как светать начнёт. А то ещё кровью истечёт наш призрак… А покуда принеси водки и чистые полотенца, перевяжу его. Чай, не впервой, на войне приходилось.
Берсеньев начал постепенно приходить в себя. Он пошевелился и издал протяжный стон.
– Что, голубчик, очухался? – саркастически поинтересовался поручик. – Поохотиться решил, да сам добычей стал… Подушку-то зачем в руки взял? Наталью Васильевну задушить хотел?
Берсеньев смотрел на Полянского.
– Нет… Я не хотел её убивать, я хотел пошутить… – он пытался солгать совершенно нелепым образом. – А-а-а! Нога!
– Да, пришлось подстрелить вас. Неудачная шутка, сударь. А ведь я мог и убить…
Берсеньев попытался подняться.
– Помогите мне… Я истекаю кровью… – взмолился он.
Графиня брезгливо фыркнула.
– Негодяй! Он ещё молит о помощи! Ты и Николая Яковлевича также убил!
– Я никого не убивал! – с жаром воскликнул Берсеньев и снова застонал от боли.
В комнату вошла Анфиса, она принесла чистые полотенца и графин водки. Полянский разрезал валетом окровавленную штанину управляющего, промыл рану водкой и перевязал. Затем попытался восстановить предполагаемую картину преступления:
– Итак, вы намеревались задушить графиню подушкой. А затем оставить на её шее при помощи валета рану… Такую же, как некогда вы оставили на шее Николая Яковлевича. Я так понимаю, для большей схожести с семейным приданием Шаховских. Ведь в нём говорится, что молодой любовник графини умер загадочной смертью. Врач нашёл на его шее две запёкшиеся ранки. Затем исчез и сам граф… Крестьяне же решили: полюбовника барыни вурдалак укусил… А в вурдалака сего барин и обратился.
Лицо Берсеньева покрывала смертельная бледность, но не сколько от боли, сколько от страха. Он молчал.
– Вы, конечно, можете сохранять молчание, но и содеянного: убийства графа и покушения на Наталью Васильевну вполне достаточно, чтобы отправить вас на пожизненную каторгу. По опыту могу сказать: больше двух-трёх лет вы там не протяните. Тяжёлый труд и чахотка не способствуют продолжительности жизни…
– Мне нечего сказать вам… – коротко ответил Берсеньев.
– Ну, воля ваша. Всё равно мне придётся переправить вас в Москву. А в московской жандармерии умеют развязывать языки…
Берсеньев был близок к обмороку. Неожиданно в спальню ворвалась Анфиса.
– Барыня, не извольте гневаться!
– Что ещё? – удивилась Наталья Васильевна.
– Мужики топорами вооружились. Говорят, вурдалака порешить собралися… Он, мол, графа жизни лишил и до молодой хозяйки хотел добраться…
Графиня растерялась.
– Я поговорю с ними, – предложил поручик.
Неожиданно Наталья Васильевна проявила недюжинную твёрдость характера.
– Нет-нет…Я сама. Это теперь мои крепостные, и я должна их успокоить, а если понадобится, и вразумить. Самосуд к хорошему не приведёт. Анфиса, подай мне шубу, я спущусь во двор…
– Если что, Наталья Васильевна, – я вооружён, – поручик показал ей свой пистолет.
– Да, я помню… Но не думаю, что потребуется оружие. Вряд ли крепостные желают мне зла.
Наталья Васильевна удалилась с перепуганной Анфисой. Раненый Берсеньев распластался в кресле, его трясло от страха.
68 
