— Что ты думаешь, мышка? — мягко спросил он.
— Что Томас не испугался бы так, если бы его мать не взяла все в свои руки. Мы даже ни разу не остались с ним наедине со дня окончания школы до дня свадьбы. Вокруг нас всегда кто-то крутился.
— А ты сама не испугалась?
— Немного. Утром в день свадьбы меня вырвало. — Она почувствовала, что краснеет, и отвернулась, забыв, что они едва могли различить друг друга в темноте. — Извини, тебе это необязательно знать.
Он усмехнулся.
— Это как бы дополняет картину, Элис. У меня все сжимается внутри от сочувствия. Итак, это было утро твоего восемнадцатилетия, верно?
— Да, — подтвердила она. — В то утро отец дал мне кулон матери — золотую цепочку с крошечным бриллиантом. Я почувствовала себя вполне взрослой, чтобы надеть его. — Она вздохнула и прислонилась к нему. — Короче говоря, я нарядилась и поехала в церковь. Людей в ней набилось столько, что она, казалось, не выдержит. Но Томас так и не появился там.
— Совсем? — Он обнял ее и крепко прижал к себе. — Что было дальше?
— Он струсил. Поначалу мы этого не поняли. Все испугались, решив, что с ним что-то случилось. Я выплакала, наверное, море слез. Тэт разослал помощников во все концы. Ей-богу, мы ожидали, что найдут его труп…
— Могу себе вообразить.
Он представил себе, каково ей тогда было.
Элис глубоко вздохнула и продолжала:
— Он позвонил около полуночи и сообщил Дрейку, что находится в Денвере, не собирается возвращаться и жениться на мне, даже если бы я была единственной женщиной на свете.
— И Дрейк передал тебе эти слова?
— Нет. К тому времени мы все собрались в кабинете Дрейка — мистер и миссис Уоллес, Дрейк, мой отец и священник. Ждали новостей от шерифа. Когда позвонил Томас, Дрейк переключил телефон на громкую связь. При первых словах Томаса Дрейк отключил громкоговоритель, но я успела услышать достаточно. Боль от этого стала еще сильнее. Я чувствовала себя оскорбленной, — прошептала она, — мне хотелось умереть. Все кругом проявляли ко мне доброту и сострадание. Дрейк предложил мне встречаться с ним… Думаю, он женился бы на мне сразу, если бы я только пожелала. Его родители были ко мне удивительно внимательны. Но еще долгие месяцы все разговоры прекращались при моем появлении. А я чувствовала… я чувствовала себя…
— Изнасилованной? Раненой? Душевно оскверненной?
Алану захотелось открутить башку этому Томасу.
Она прислонилась головой к его плечу, и он баюкал ее.
— Вот и все, если не считать мелочей. Долгое время я скрывалась здесь на ранчо. Потом умер отец, и мне пришлось пойти работать, чтобы сохранить ранчо. Тэт взял меня к себе.
Теперь все стало на свои места. Она была публично оскорблена. Отсюда и ее манера держаться — независимо и неприступно.
Какая-то удивительная нежность пробудилась в нем, желание приласкать ее. Ему так хотелось облегчить ее боль, утешить, но он не знал, как это сделать. Поступок Томаса нанес ей глубокую рану, тем более что во всем случившемся он обвинил ее.
— Сукин сын, он даже не понял, от чего отказался, — резко сказал Алан.
— А ты милый, — улыбнулась она, прижимаясь к его плечу.
— Это я-то?
То, что она рассказала ему о Томасе, как бы сняло тяжесть с ее плеч, и она уже не чувствовала себя такой униженной.
— Поздно уже, пора спать, — проговорила Элис, хотя ей так хотелось остаться. Однако на протяжении всей недели, прошедшей после той ночи на кухне, он явно избегал даже прикасаться к ней.
— Нет, — он с силой сжал ее, не давая уйти. Он уже полчаса держал в объятиях эту женщину, и сейчас в нем заговорило его истосковавшееся голодное естество. — Нет, Элис, останься, пожалуйста.
8
— Ты действительно… — ее шепот прервался — хочешь этого?
— Всем своим существом, — отрывисто ответил он. — Проклятье, мышка. Я весь горю от желания. Поэтому убирайся, пока я не сделал того, о чем ты будешь жалеть.
— Сюда забиралась твоя маленькая коричневая мышка? — Она положила руку ему на внутреннюю сторону бедра, и ее сердце забилось так, что она даже услышала его.
Это был слишком смелый жест с ее стороны. Но ощущение напряженной мышцы под джинсовой тканью так возбудило ее, что Элис забыла о благоразумии. Она ждала, напуганная до смерти, надеясь и не надеясь.
Может, она не поняла, о чем он говорит? — подумал Алан. Нужно дать ей еще один шанс, последнее предостережение.