Я понимаю, что прошло уже минут пятнадцать с тех пор, как Люси ушла в туалет. Я покидаю кабинет. Напротив женский туалет. Я толкаю дверь и вижу склонившуюся к зеркалу девочку, которая подводит глаза.
Я нагибаюсь, но никаких ног под дверями кабинок не замечаю.
— Ты знаешь Люси Дюбуа?
— Да уж! — отвечает девочка. — Совсем чокнутая!
— Она заходила в туалет?
Девочка качает головой.
— Черт! — негромко ругаюсь я, возвращаясь в коридор.
Заглядываю в кабинет, где мы сидели, но я не настолько наивная, чтобы думать, что там меня уже ждет Люси.
Придется идти в дирекцию и докладывать, что Люси сбежала с занятия.
Придется сказать Ванессе.
И я поступаю так, как недавно поступила Люси: освобождаю себя от всяких обязательств и ухожу.
После прискорбной неудачи с Люси мне меньше всего хочется возвращаться домой. Я знаю, что на автоответчике меня ждут послания от Ванессы — ее не было в кабинете, когда я сдавала пропуск, поэтому мне пришлось оставить ей записку с извинениями и объяснениями, почему раньше времени закончился первый сеанс музыкальной терапии. Я выключаю свой сотовый и еду туда, где меньше всего можно встретить знакомых, — в гипермаркет «Волмарт». Просто удивительно, сколько времени можно потратить, бродя по рядам, разглядывая посуду фирмы «Корелл» из ударопрочного, жаростойкого стекла с изображенными на ней лимонами или лаймами, сравнивая цены на непатентованные витамины известных фирм. Я набиваю тележку ненужными вещами: кухонными полотенцами, туристическим фонариком, набором бисера, тремя дисками с Джимом Керри, которые продаются комплектом за три доллара, отбеливающими полосками для зубов. Потом я бросаю тележку где-то в отделе «Все для рыбалки и охоты», раскладываю складной стульчик, сажусь и пытаюсь читать свежий выпуск «Пипл».
Сама не понимаю, почему меня так расстроила неудача с Люси. У меня было много пациентов, при первом знакомстве с которыми я тоже не могла похвастаться значительными успехами. Например, мальчик-аутист из этой же школы, с которым я работала год назад, во время первых четырех сеансов просто раскачивался на стуле и больше ничего. Я знаю, несмотря на случившееся сегодня, Ванесса поверит мне на слово, если я скажу, что в следующий раз все пройдет намного глаже. Она простит меня за то, что я отпустила Люси. Возможно, она обвинит во всем Люси, а не меня.
Я не гнева ее боюсь.
Я просто не хочу ее расстраивать.
— Прошу прощения, — обращается ко мне работник магазина.
Я поднимаю глаза, вижу его большой значок с символикой «Волмарта», его жидкие волосы. Он говорит медленно, как будто обращается к младенцу, не способному его понять.
— Эти стулья не для сидения.
«А для чего они тогда?» — удивляюсь я. Но только вежливо улыбаюсь, встаю, складываю стул и кладу его назад на полку.
Я еду куда глаза глядят минут тридцать и оказываюсь на стоянке перед баром всего в паре километров от своего дома. Раньше я здесь работала — сперва официанткой, потом певицей — пока мы с Максом не начали процедуру ЭКО. Потом я постоянно чувствовала усталость или находилась в нервном напряжении — иногда и то и другое. Поэтому игра на акустической гитаре дважды в неделю по вечерам потеряла свою привлекательность.
В баре почти пусто, сегодня среда, послеобеденное время.
А еще я перестала здесь бывать из-за большого плаката, который гласит, что по средам здесь поют караоке.
Караоке, на мой взгляд, занимает ведущее место в списке величайших изобретений-ошибок, когда-либо совершенных человечеством, наряду с «Виндоуз Виста» и лаком, маскирующим лысину у мужчин. Караоке позволяет людям, которые обычно имеют смелость петь в стенах собственной ванной, когда громко журчит вода, выйти на сцену и обрести пятнадцать минут сомнительной славы. На каждое по-настоящему впечатляющее выступление, которое вам приходилось слышать в караоке, по всей видимости, приходится выступлений двадцать, от которых бегут мурашки.
Но после четвертого выпитого за два часа бокала я чуть ли не вырываю микрофон из рук какой-то женщины средних лет с жуткой химической завивкой на голове. Я убеждаю себя, что поступаю так потому, что если она споет еще одну песню Селин Дион, то мне придется удавить ее шлангом, который тянется от бочонка с содовой, стоящего под стойкой бара. Но, вполне вероятно, есть еще одна причина, по которой мне хочется спеть: я точно знаю, что, когда пою, мне становится легче.