Вдруг ей показалось, что ее комната выглядит очень примитивно — этот человек с его неуемной жизненной энергией подавлял, делал банальным все, что находилось рядом с ним.
— Так вы все еще намерены добиваться большего, чем то, что было предложено мной? Имейте в виду, я могу всерьез увлечься шкуркой прелестной лисички, — Брюс выразительно посмотрел на копну ее огненных волос, — но это вовсе не означает, что я намерен представить ей место у семейного очага. Мне надоели ваши игры, я утомился от них. Я предложил вам вполне определенные условия, и чем быстрее вы их примете, тем быстрее каждый из нас получит то, что он хочет.
То, что хочет? Да разве в голову ему может прийти то, чего хочется ей. Нет, то, о чем она страстно мечтает!
— Я буквально опустошена и очень устала. Уж очень нудное это занятие — служить раздражителем для последнего из величайших деспотов нашего времени. — А потом добавила уже значительно злее: — Вы так толстокожи и невежественны, Брюс Кейпшоу, что до вас не может дойти такая простая истина: я просыпаюсь по утрам вовсе не с вашим именем на устах и мысли мои тоже не о вас. И засыпая, я думаю о чем угодно, только не о вас.
Дорис не могла не отдавать себе отчета, что ведет себя как истеричный подросток… или как влюбленная женщина. Последнее сравнение ей услужливо подбросил ее внутренний голос.
Брюс сжал кулаки, и женщина физически ощутила флюиды, идущие от его мощного тела…
— Вам что, доставляет какое-то извращенное удовольствие издеваться надо мной?
В голосе Брюса было столько искреннего осуждения, что Дорис просто растерялась. О чем он вообще говорит? — спрашивала она себя. А он между тем продолжил:
— Признаюсь, я говорил сам себе: что ты удивляешься? Разве ты не представлял с кем имеешь дело? С обыкновенной маленькой сучкой. Единственное, в чем я хотел бы убедиться, так это в том, что сердце у вас не на месте так же, как и у меня. Я хочу знать, больно ли вам так же, как и мне!
Брюс заметил на ее щеках румянец и замолчал.
— Зачем вам знать, что у меня на сердце? Уверена, что вчера вы решили все ваши проблемы в обществе очаровательной Милдред…
Слова вырвались у нее в запале. И в глазах Брюса она увидела удовлетворение.
— Вас это так глубоко задело, — поинтересовался он, напустив на себя безразличие.
— Совершенно нет! Просто пришлось к слову. Прошу вас, уйдите. Сейчас должен возвратиться Лэм.
— Лэм! Лэм? Лэм — это простое имя он повторял с разными интонациями, но все они не сулили его обладателю ничего хорошего.
Когда он сделал шаг в направлении Дорис, она даже не успела испугаться, потому что в этот момент из спальни донесся детский плач.
— Что это? — с неподдельным изумлением спросил Брюс.
Гнев и злость в его глазах уступили место растерянности.
— Вот видите, что вы наделали! — вскричала Дорис, глядя на него в упор. — Вы разбудили малышку.
— Малышку? — спросил он в полном недоумении.
— Это такое маленькое создание, мистер Кейпшоу, которое требует огромной любви и терпения. Мне жаль, что вам не довелось испытать все муки и радости, связанные со становлением человечка, и эти ощущения вам неведомы.
Дорис одарила Брюса всепрощающей улыбкой и направилась к коляске, установленной в спальне перед камином. Она извлекла оттуда орущий комочек и, глядя в раскрасневшееся от напряжения личико, проговорила:
— Ну что, этот ужасный дядя разбудил тебя?
Брюс не оставался в долгу.
— Между прочим, вы орали гораздо громче, чем я!
При этом он подозрительно уставился на женщину.
— Чей это ребенок?
Дорис не глядя на него принялась успокаивать Джулию.
— Уж не думаете ли вы, что мой? Если бы это было так, то родиться он был должен уже после нашей первой встречи. И вы вряд ли бы не заметили моего интересного положения. К тому же я была в купальнике.
В противном случае в длинный перечень обвинений в ее адрес он с удовольствием бы внес: распутная мать-одиночка, подумала она.
— Так, где же этот… как его там… Лэм?
— А зачем он вам?
Дорис рассмеялась, представив себе лицо своего друга, узнай он, что стал героем вымышленного любовного приключения.
— Кстати, знаете, чем он принципиально отличается от вас: он не лишен чувства ответственности.
Брюс понял ее намек по-своему. Голова его дернулась, как от удара.
— У вас очень злой язык! — тихо сказал он.